Лукаш Морбиделли - Грязь.FM

— Сколько ж ты в ней учился?

— Не помню, честно. Вроде недолго. Мы там много бухали. Я до этого, кстати, не пил вообще. У меня ведь мать с отцом много пили, и был этот... Стимул. А теперь понимаю, что не хотел я просто с ними в одной квартире спиваться.

— И что у вас в армии было?

Федя выразил разочарование одним только выражением лица:

— Да поебень всякая. Здание комбината какого-то весь год ремонтировали, блядь, долбили его как умели. Ну, пара-тройка серьёзных бросков была, да, землянки хуячить научились. А в остальном галиматья.

— Зря время потратил, да?

— Ну, можно и так сказать.

— А у вас там драк, издевательств, дедовщины не было? — с огоньком в глазах поинтересовалась Катя.

— Нууу... Кто нарывался, тот пизды получал. И правильно, нехуй отряд подводить. Но это особые случаи. У меня с этим всё в порядке было.

— А у нас в универе, знаешь, пригодные парни автоматом зачислялись в офицеры, и ездили куда-то периодически на какие-то сборы. А потом рассказывали, что там всякие полканы, деды-маразматики, на них прям желчь изливали, чмырили! Заставляли какой-то напрасной хуитой заниматься, обзывали белоручками, выскочками, маменькиными сынками...

Фёдор несколько растерялся. Защищать буржуйских офицерчиков ему совершенно не пристало. Как и маразматиков, коих ему тоже довелось потерпеть:

— Ну да, там такие старые долбоёбы есть. Это ж Россия.

Девушка вальяжно развалилась за столом, водрузив локоть, галантно прилегла щекой в ладошку и вытянула по столу другую руку. Мечтательно постукивая пальчиками, она произнесла:

— А мне хотелось бы побывать на месте этих ребят. Послушать из ничтожной, завистливой пасти о том, какая я хорошая! Я не понимаю, почему это их унижало. Мне кажется, для них это должно было стать закалкой.

Фёдор с интересом смотрел и слушал. По его глазам было видно, что какие-то шевеления в голове происходят, но облачить это в слова ему было не под силу. Блондинка продолжала:

— Думаю, они были слишком юны, чтоб понимать, какая всё это ерунда. А я сейчас созрела и была бы готова. Я улыбалась бы всем этим мудакам! Согласись, Федя – я умна и красива. Какие слова могут представлять для меня унижение?

Этот её взгляд воспринимался мужчиной испытующе, но она его таковым и не замышляла. Мойщика охватила немота.

— Правильный ответ – никакие. Я идеальна, — девушка засмотрелась куда-то в одну точку, — я всяким своим параметром совершенна... И если меня прямо сейчас вытащат на улицу, побьют и бросят в канализацию – я не стану от этого хуже, в этом не будет моей вины. Внешний мир не сможет испортить меня. Только выместить свою зависть, классовую ненависть, половое неудовлетворение... Вот скажи, Федя, ты завидуешь мне? Давай говорить прямо. Не бойся обидеть меня – я не обижусь. И тебе советую не обижаться.

Мужчина, пожёвывающий картошку-фри, таких откровений никак не ожидал:

— Ну... Как сказать... Да, похоже, жизнь у тебя такая, какой можно позавидовать. Но без злобы, — тужился его мозг в подборе и взвешивании правильных слов, — скажем так, я рад за тебя. Но меня и моя жизнь устраивает. Я не завидую тебе, нет. У всех ведь могут быть свои проблемы.

— Вот и славно. Знаешь, если бы я хотела новых вершин, например, встать у руля большого бизнеса – я наняла бы тебя в личную охрану. С условием, чтоб ты похудел, конечно, — улыбнулась она. — Таким образом, кстати, из мойщика роллс-ройса ты превратился бы в пассажира. Па-сса-жи-ра. Запомни. Ибо грешно было бы оставить прозябать человека, которому можно доверять, я считаю.

Фёдор расплылся в признательной, тронутой гримасе.

— Но, за мелкими исключениями, меня моя жизнь устраивает тоже. Поэтому кушай, — вновь озарила улыбкою она, глядящего уже безотрывно мужика.

Катя на какое-то время замолкла и принялась за мороженое – оно размещалось в стаканчике и поедалось ею с ложки. Мойщик, тем временем, разрывал своё рыло о многослойный гамбургер и выглядел в этом процессе чересчур комично – шинкованные соломкой перец и листья китайской капусты вываливались из кулинарного сооружения (грубо сжатого жирными жадными пальцами, словно шлюшья задница), почти достигнув точки назначения. Девушка же пребывала в настолько возвышенном состоянии духа, что смеяться ей, к собственному удивлению, в это мгновение не хотелось.

Федя, как и наказал себе, на спутницу особо не заглядывался, но в отдельные моменты дежурно взгляд поднимал. Екатерина вела себя самую малость странным образом: усаживалась поудобнее, ненадолго замирала, затем вновь меняла позу. Взгляд её выглядел то озадаченным, то отрешённым, а в отдельные секунды, внезапно, возникала улыбка.

Повисшая пауза, казалось, не смущала обоих, и длилась ещё какое-то время, пока девушка не остановила на нём свой взгляд. Мужчина на зрительный контакт вышел, и не выдержав, спросил:

— Что?

— Я хочу понять кое-что.

— О чём?

— О том, как ты на мойке живёшь.

— Хорошо живу! — торжественно напомнил мойщик. — Я же говорил, все условия есть. Ну, про компрессор ебучий не сказал, но это ерунда, я ещё много лет назад привык.

Катя задумчиво приподняла бровь. Федя пояснил:

— Это такой металлический шкаф с баллоном воздуха, иногда начинающий громко шуметь.

Девушка засмеялась:

— Да я не об этом. Ты сейчас один там живёшь, или вас таких несколько?

— Один. Иногда, бывает, кто-нибудь остаётся. На этот случай есть надувной матрас, как у меня, или мягкое кресло. Ну, вообще-то, в другом здании есть нормальная раздевалка с раскладушками, где гастеры ночуют. Там свободные места всегда есть. Но на мойке у нас гораздо лучше. Мы какбы это – привилигированные! — обрадовался сам своим словам Федя.

— Я хочу посмотреть на это, — сказала девушка очень серьёзно, взглянув ему в глаза.

У мойщика всё внутри перевернулось. На секунду он совершенно растерялся. Сообразив, однако, что ничего невозможного в этом пожелании нет, он предостерегал только:

— Мы там хоть и убираемся, но любая подсобка при автомойке – это грязное место. Такая атмосфера, понимаешь? Там есть вечно пыльные углы. Там плесень растёт, бегают крысы. Хранятся химикаты. Ничего хорошего. Грязь и вонь.

— Ого! Нелестно ты о своём приюте, — пожурила Катя.

— Как?

— Не-ле-стно. Слово "лесть", знаешь? Не хвалишь ты свою ночлежку, даже не фальшивишь.

— Знаю, знаю... Не, ну я-то всем доволен, ты пойми! Я так сказал почему? Потому что вижу, когда к нам входят люди, которые никогда раньше не появлялись, особенно новички, кто на мойках никогда не работали – им всем противно! Они брезгуют там дышать, оставлять свои вещи, жрать! Я всегда это хорошо вижу. Они не могут там долго находится. Я-то это всё давно прошёл. Я работал в местах, где было хуже.