Юрий Вафин - Говорит Вафин [litres]

Ведь невеста всегда закрывается фатою.

Помните, братцы. Москва живет.

Москва – русский Сингапур.

Сингапур – сингапурская Москва.

Читаю интернет и вздыхаю: всему-то вы верите.

Во-первых, нет никаких куни и минетов, в реальности никто никогда этим не занимался, это физически невозможно просто, максимальный наёб какой-то идет сейчас.

Во-вторых, цветы бабам никто не дарит. Это инстаграм наёбка типичная, цветы никто никогда не срывает, только если на могилку.

В-третьих, москвы не существует, проезжаешь раменское, а дальше только леса, поля, луга какие-то, реки и озера, полные рыбой, города нет! Видел рыбацкую деревушку, видел блошиный рынок, мегаполиса никакого нет, мощнейшая наёбка просто.

Давайте быть взрослее уже, ребята, в хуйню не верить.

Посчастливилось Мне Попасть Со Своими Мудростями В Золотой Век Телеграма. В Ту Эру, Когда Реклама В Хороших Авторских Каналах Равнялась Сытной Зарплате Провинциального Инженера. Я Решил Бахать Рекламки По-Свойски – Создавать Маленькие Шедеврики, Которые Потом Не Зазорно Будет Распечатать И Вклеить В Книгу Огилви И Шугермана. Продающие Блоки Я Вырезал, Наслаждайтесь Самой Подачей.

У Женька Самогудова мамке вчера набрали с неизвестного:

«Надежда Тимофеевна, здравствуйте. Если отвлекаем от бизнеса – скажите, мы перезвоним, когда вам удобно. Дело в том, что мы из Мастеркард и по вашей карточке только что прошел солидный выигрыш. Вы сидите? Вот присядьте.

На выбор приз:

– квартира в элитном жилом комплексе «Огни Пальмиры».

– 50 миллионов долларов наличкой в чемодане из крокодиловой кожи.

– шубы норковые, ножи-открывашки, изумрудные колье, ковры персидские, вся роскошь мира, Надежда Тимофеевна, к вашим упругим ногам. Остается сущий пустяк (голос в трубке неловко рассмеялся, будто показывая, что такой пустяк не стоит ни единого децибела): требуется отправить нам пин-код вашей карточки и срок действия, чтобы мы могли удостовериться, что вы владелица».

Ну мамка Женька Самогудова не будь дурой и зарядила смской все явки и пароли. Через 30 минут со счета были сняты все деньги: что на дачу откладывались, вся пенсия за полгода и гробовые деда – как корова языком слизала.

Мамка и в Сбербанк ходила – матом ревела, девушек за передничек дергала, на коленях ползала, Христом богом умоляла – не вернули ни копейки. Все, говорят, через Камбоджу обналичили – езжайте в Сиемриеп, а там на верблюде в джунгли, ищите воров, может оставили следы.

Так и магнитолу не купили, и деду пришлось не умирать.

Был у меня сосед по лестничной площадке, звали – Антоха. И фамилия была какая-то строительная – то ли Бетонин, то ли Прорабин, то ли Шлакоблокин. Такой, знаете, сизый по жизни нахохленный поджарый дворовый пацан с недоверчивым взглядом, чья мамка перебралась с деревни в текстильный поступать, а на танцах повстречала весельчака-батю, что служил, а потом сидел, и на микрорайоне его руку пожать считалось делом приятным и даже полезным.

Помню, курил Антоха нещадно между 5 и 6 этажами, причем никогда не стоял, а всегда сидел на корточках. Я пробовал так сидеть – минуты через четыре нещадно затекали ноги, а ему ничего.

Подкурит – сплюнет, сгасит мелкой моросью на пол подъездный. И лились из рта Антохиного речи самые высокопарные. О пацанской юдоли, о делюгах дворовых, о мастях и законах, о прогонах и порядочных поступках. Он даже не рассказывал, он вещал, как степной акын. И во всех его историях удаль торжествовала, правильные пацаны ликовали, а черти и всякая иная индивидуальная шерсть падала ниц пред их могуществом и страдала, страдала. Иногда Антоха останавливал базар и недоверчиво глядел на нас, пиздюков: «А вы что делюги не мутите? Хоть бы на сумках поработали недельку. Сорвал с фифы – в падик забежал, раздербанил, ценность вытащил, сумку в мусоропровод – вот вам и на клей, и на пиво, и на телок филки».

Звенела, ревела логика Антохи! И нечего было ответить на его призывы. И гадко становились, что не срываем сумки, что не нюхаем клей, что не уделяем старшим, а просто обучаемся математикам и физикам в рядовой средней школе, готовясь влачить скушную мещанскую долю.

Раскидала нас жизнь. Недавно решил поискать Антоху в социальной сети вконтакте. Нейробиологи говорят, что подсознание хранит практически все воспоминания, но в формате некоего архива, который распаковывается всегда случайно. Так вот, фамилия у него не строительная, а скорее дачно-огородная – Кочергин. Страница хороша – тут тебе и наставления бывалых пацанов в цитатах формата жпг, и видеозаписи с телепередач НТВ об криминальных авторитетах и их подвигах ратных. И недоумение бабьему нетерпению, что не дождется родного с мест лишения свободы.

Сколько таких пацанов, как Антоха, по стране?

Незлобивых, по-братски конформных, в своей системе ценностей порядочных, но все же своенравных? Будто бы из окрестностей Московии 16-го века присланных к нам, в мир криптовалют, осознанности и биохакинга? Я считаю, что миллионы.

В детстве, помню, можно было завалиться к Егорке ебашить в Сегу. Сега – это инструмент доминации. Егорка по своим тайным алгоритмам решал, кто будет восседать в его доме, а кто будет пинать потертый мяч о гараж, отверженный и зачумленный. Егорка брал гроссмейстерскую паузу и словно персидский визирь выносил вердикт: «Коля пойдет, Юра и Валерка». Значит одарили, выделили – для пиздюка это уже целый фестиваль красок.

Был у Егорки дед (а у деда был Егорка), который посвещал свою старость визгливым теленовостям. Новости 90-х были калейдо-скопичны – тут Скуратова с блядьми в сауне застукали, там Ельцин пляшет как Бьонс Ноулс, а вот шлепнули питерского предпринимателя.

Дед, как дите прежней информационной эпохи, смотрел и восторгался всем. Новости будоражили подкорку старого затейника, словно пальчики егозливой нимфетки, обсыпанные кокаиновой пудрой. И в этом было бы полбеды, если бы Сега не подключалась к единственному в доме телевизору. Иногда дед крушил мир детских грез и слал нас на хуй из дому, а из ящика вслед нам торжественно хохотал Любимов или Шендерович. Счастье вырывалось из рук. Сетчатка, уже готовая узреть пиксели черепашек-ниндзя, оказывалась коварно подъёбана. Вместо этого ей подсовывали уныние российского двора: нахохлившиеся в шалях сизые бабки, гаркающие вороны на обнаженных ветвях березы и прочая постсоветская пакость.