Чак Паланик - Ссудный день [litres]

Перед глазами Лакомой зависли во мраке розовые числа – четыре, семь, тринадцать… Она не сразу сообразила, что они нарисованы флуоресцентной краской на дверях. Через равные промежутки в стенах коридора были двери, старые и облезлые. Лакомая заметила движение. К ней шагнул какой-то блондин и промурлыкал: «Привет, шоколадка…» Зубы у него светились.

Вдоль стен стояли люди. Мужчины и женщины, черные в поиске белых, белые в поиске черных… Все натуралы. Нарушители закона. Некоторые демонстрировали товар лицом, надеясь привлечь желающих.

Лакомая подняла руку, показывая блондину обручальное кольцо.

Он в ответ показал ей свое.

Лакомая пошла дальше сквозь толпу в душном коридоре. Обшарпанные двери вели в крошечные кабинки, в которых на выцветших экранах крутили гомосексуальную порнографию. Лакомая остановилась перед дверью с флуоресцентным номером «десять». Под ногами у нее валялись использованные кондомы. Они – или что-то еще похуже – гроздью налипли ей на подошвы, угрожая стащить туфли с босых ступней. У двери стоял замызганный пластиковый стул, и Лакомая даже хотела присесть, чтобы немного успокоиться, но вспомнила, что под юбкой ничего нет, и не рискнула. Она вошла в номер и захлопнула за собой дверь.

На экране два сногсшибательных красавца, черный и белый, совокуплялись в романтичной обстановке у роскошного бассейна. В Гейсии к межрасовым связям относились спокойно. Не терпели только межполовых.

В номер постучали, и Лакомая услышала шепот:

– Привет, шоколадка…

Рассердившись, она приоткрыла дверь, готовая обругать настырного ухажера.

Однако в темном коридоре увидела не того красивого блондина, который к ней подкатывал, а знакомую сутулую фигуру. Лакомая схватила гостя за бледное запястье и втащила в кабинку. Захлопнув дверь, она подперла ее изнутри замызганным стулом. Все поверхности в этом заведении были грязные и липкие. Лакомая обтерла пальцы об юбку, уже ища губами губы мужа, прижимаясь к нему бедрами. Его руки скользили по ее телу, пробирались между ног, где было так влажно…

Колени у Лакомой сами подкосились, и она присела на корточки. Стянула штаны с его узких бедер, приникла горячими губами к разрезу на его трусах – ни на секунду не задумавшись о том, что совершает одно из самых омерзительных по местным меркам преступлений.

Реакция должна была быть моментальной, но член мужа так и остался вялым и поникшим. Работая над ним рукой, Лакомая освободила рот и спросила:

– Джентри? Котик, что случилось?

Он тихо застонал.

– Я не могу.

Лакомая плюнула на ладонь и продолжила старания.

– Почему, котик?

Лицо мужа над ней было неразличимо.

– На работе сегодня был дополнительный забор спермы.

Он имел в виду регулярное донорство, обязательное для всех мужчин Гейсии. То есть официально добровольное, а на самом деле нет. Всем здоровым гражданам надлежало поддерживать национальную репродуктивную программу, чтобы как можно скорее обменять застрявших в Государстве Арийском и в Блэктопии товарищей. Сперму собирали так часто, что мужского секса для удовольствия в стране практически не стало. Те же, кто сдавал меньше назначенной квоты или чья сперма была нежизнеспособна, в обязательном порядке платили взносы в фонд выкупа новых граждан. От успеха этой программы зависело выживание страны.

До Лакомой дошел весь ужас ситуации. За сегодня ее муж сдал донорский материал трижды. Он был выжат до капли.

Мужчины Гейсии жертвовали стране свою сперму, но и женщины не оставались в стороне от исполнения гражданского долга. Испокон веков мужчин призывали на военную службу. Они отдавали родине тело и жизнь. Теперь в Гейсии настала очередь женщин принять на себя почетную обязанность. Признанные годными должны были явиться на обязательное оплодотворение. Сданная донорами сперма даст начало новой жизни, которую выносят у себя под сердцем женщины. Призыву подлежали все женщины детородного возраста, и лишь серьезные проблемы со здоровьем могли дать отвод от материнской службы.

Дети производились в основном на экспорт, но до возраста объявления ориентации их полагалось растить.

Вот почему Лакомая побрила ноги. Вот почему она, рискуя свободой, явилась на ночь глядя в этот чудовищный притон. Сидя на корточках, она ласкала Джентри обеими руками и ртом – но все безуспешно. Как бы ни хотела она забеременеть его ребенком, сегодня этому не случиться. Отчаявшись, она прекратила старания. Из брошенной на грязный пол сумки достала то самое заказное письмо и протянула мужу. Власти знали, что оно получено – письмо доставили под расписку.

Муж вытащил письмо из конверта и попытался прочесть в свете телеэкрана, на котором в снятом до Ссудного дня фильме два красавца радостно кончали друг другу на лицо. Лакомая смотрела на это расточительство с нескрываемой досадой.

Джентри поднял растерянный взгляд.

– Что это?

Лакомая постаралась придать голосу стоическую веселость.

– Повестка. Меня призвали.

– В смысле? – переспросил Джентри, склонив голову набок.

Он не понял, потому что не хотел понимать.

В повестке было сказано: в течение двадцати четырех часов явиться на искусственное оплодотворение. Преодолев путь до гнезда разврата под бдительным оком полиции, Лакомая лишь теперь в полной мере ощутила действие коктейля из вина и страха. Если она сейчас не приведет мужа в состояние готовности к любви, завтра же внутри нее окажется чужой ребенок. Безудержно рыдая, она размазала слезы по ладоням и удвоила отчаянные усилия над вялым членом своего любимого.

Выглядели они как два пластиковых пакетика, в каких раньше во всяких фастфудных заведениях выдавали кетчуп. И только температура намекала на их истинную суть. Это и еще следы вскрытия, заметные при ближайшем рассмотрении. Каждый из них был надрезан с краю и склеен. Склеен, а не запаян.

Но это было заметить сложно, гораздо легче – то, что они холодные, как лед. Шасте пришлось осторожно разминать их в кулаках, пока толстый пластик и острые края не стали податливей.

Большой приемный зал вождя Чарли был полон гостей. Мели начищенный до блеска паркет шелковые подолы, алым сверкали рубины и гранаты в свете солнца, льющемся из высоких окон. Туда-сюда по залу бродили трубадуры, перебирая струны лютен в попытках разрядить атмосферу тягостного ожидания. Ко дворцу ждали королевского лекаря, и все коротали время в приглушенных беседах. Вокруг Шасты фланировали солидные жены других вождей – главные жены, украшенные трофейными ценностями из музеев. Самые красивые девушки, избранные поселениями и отправленные в качестве невест властителям.

Вождь Брэч остановил свой выбор на нищей юной деве из руин Сиэтла. И лишь Чарли, у которого было много и полевых, и домашних жен, все еще не взял себе главную.