Владимир Злобин - Повесть о настоящем пиплхейте

Единственное, на что мог прыгнуть Фугас без вреда для себя — это батут. Дистрофик только печально развел руками-плетьми:

— Пусть Козлик прыгает, он самый прыткий.

Я чувствую себя Хиросимой и готов взорваться. Но Алекс не дает мне разразиться бранью и обращается к Тору:

— Потому что ты самый здоровый. В тебе под два метра росту. Ты же ещё боксом занимался, а?

— А вы чего, сцыте? Пусть Козлик прыгает!

— Не называй меня так, — ору я, — иначе на тебя прыгну!

— Га-га, — ржёт Фугас, — он что, баба, чтобы ты на него прыгал?

Хач, уверенно шедший впереди, обернулся и смерил нас презрительным взглядом, а затем беспечно возобновил свой путь. Одно дело налететь на хача в глухом лесу, когда свидетели нападения лишь ухающие на ветках лешие. Совсем другое — догнать оккупанта на улице покорённого города и, свалив в грязь, поднять чурбана на нож. В таких случаях больше боятся прохожих и камер, чем жертву. Торвальд взвыл, как Фенрир на цепи:

— Да это же всего лишь хач!

Надо заметить, что это не был всего лишь хач. Это был элитный хач. Мы заприметили его выходящим из модного стеклянного бутика, торговавшего навозом и шелком, и тут же пристроились в хвост. На уроженце юга — модная кожаная курточка, блестящая чернявым, как его волосы, цветом. Нет ничего более раздражающего в мире, чем такая куртка. Глаза модника скрывали огромные солнцезащитные очки, будто он ограбил какую-то тупую пизду. Это был тот самый сорт хачей, что в девяноста девяти процентах и культивирует в обществе шовинистические настроения.

— Свалит ведь, гад! — волнуется Фугас, и тут же догадался решить проблему нападения радикально. Считалочкой, — На золотом крыльце сидели: царь царевич, король королевич...

К сожалению, воспользоваться считалочкой так и не удалось, потому что наглый хач сел в такую дорогую машину, что её немедленно хочется сжечь или, следуя извращенным мыслям Фугаса, уничтожить: 'Засунув шашку динамита в выхлопную трубу'.

— Упустили, — со злостью сплюнул Алекс, когда автомобиль завьюжил мусорную улицу, — и что теперь?

— Можно пойти грабить школьников, — нацистский анорексик взглянул на часы, — сейчас как раз домой уходит вторая смена.

Тор, по-азиатски сощуря арийские глаза, сказал:

— Вон там новый хач идёт.

На сей раз хач действительно оказался всего лишь хачем. Невысокий, сгорбленный и лебезящий, как кусок кала, как либеральный демократ или пьянь, клянчащая на водку, он семенил в глубь дворов. Мы быстро нагоняли его по гравийной дорожке, ведущей к мосту через чернявую лесопарковую речку.

— Ну, кто на этого? — спросил Алекс, — есть желающие?

— Открытое место, надо подождать, — ответил Торвальд, — русского быдла много.

Тор мог бы в одиночку справиться с десятком таких Фарходов, будь он даже Анечкой. Смуглый человечек был таким тщедушным, что напоминал использованный клочок туалетной бумаги. А быдло вмешалось бы в потасовку, только если бы там давали водку.

— Да вы что, совсем? — заорал Алексей, — вы, блин, совсем уже? Элита блядская! Смотрите, как это делается.

Он дал волю ногам и когда инородное тело, подобное вирусу в кровеносной системе, дошло до середины хлюпкого моста, Алекс крикнул:

— Эй, уважаемый, постойте.

Затравленный человечек оглянулся лишь для того, чтобы увидеть, как его схватили мощные руки. Алекс легко перекинул тело через перила, и оно, кувыркнувшись, зацепилось о ветви едва распустившегося клёна. Несчастный, пародируя спортсмена по прыжкам в воду, вошёл головой вниз в мутный поток. Это было настоящее падение чёрного ястреба. На поверхности сизой воды всплыл чёрный человеческий горб.

Когда довольный собой Алекс возвратился назад, Тор встретил его руганью:

— Надо было деньги забрать! И паспорт!

Глава 9

Автономный хардбасист

Я прочитал в какой-то военной книжке, что без наличия резервов можно выиграть битву, но нельзя победить в войне. Тухачевский, нависая над Варшавой, проиграл из-за того, что в критический момент под его рукой не оказалось стратегических резервов. Спустя двадцать лет, в огненный сорок первый, германские танки завязли в месиве из резервистских кишок. Структура, которая вовремя не может восполнять неизбежные боевые потери, рано или поздно разваливается.

Знаток понимал, что в век сетевого хулиганства самый эффективный рупор пропаганды — это интернет. Но, те, кто читал ЖЖ, в основном напоминали глистов, засевших в самой грязной прямой кишке этого мира.

Для реальных дел необходим реальный контакт, поэтому Знаток в поздний весенний день, когда солнце дотапливало чёрный, как коксовый уголь, снег, отправился в центр города. Центр города — это место, где втридорога продают пафос и понты. В каждой, более-менее ублюдочной агломерации, есть место, где собирается неформальная молодежь.

И сейчас Знаток с ненавистью вглядывался в лица молодых людей. Мысли выстроились в расстрельный ряд. Панки — бухают против системы, sXe — не бухают против системы, НС... есть ли тут НС? — срут в интернете против системы. О чём можно говорить с ними? О деле? О подвиге? Кто его знает.

— Вы вообще кто по жизни? — властно спросил фюрер.

Националистическая тусовка с недоумением смотрела на коротко стриженого парня в расстёгнутом пальто. Нарцисс, которого не волнует ничего, кроме собственной важности. Местный дворовый фюрер, смятый наступательным порывом, не знал, что ответить требовательному пришельцу.

Макс повторил:

— Ну? Кто-нибудь хочет заниматься военной подготовкой, а не сосать здесь пиво?

Кто-то посмел возразить:

— Понимаешь, мы автономны, неуловимы для системы, а если вступим куда-то, то сразу же попадем в поле её зрения...

Вербовщик с горечью присовокупил:

— Да, ребята, автономней вас только бомжи.

Вдруг оратор обратил внимание на мрачно одетого парня, с подведенными тушью глазами и уже впитавшимся в кровь вином Изабелла.

— А ты кто такой вообще?

Парень медленно, будто умирая, ответил:

— Я сторонник национал-готического фронта.

— Ээ? — растерялся Знаток. Он так удивился, что даже изменил своей природе и сматерился, — а ты не охуел часом? Такое вообще бывает?

И тут со всех сторон, как горох, посыпалось:

— Я белый расиалист-либертарианец.

— А я национал-либерал.

— Мои взгляды покоятся на анархо-синдикалисткой платформе итальянского типа, но я фашист.

-Так-то я социал-националист против жидов и хачей, но меня всё устраивает.

— Я sXe-веган, антимясоед и цветофил.

Но всех перещеголял самый гордый парень, который важно заявил:

— Я автономный хардбасист.

Напоследок одно тело, похожее на Вия, разлепило веки. Рука, в гордом салюте всё еще сжимавшая бутылку, потянулась к солнцу: