Юрий Цыганов - Зона любви

— Какой каблук?

Варя сорвалась в прихожую. Приходит — натурально рыдает.

— Суки, я ж их первый раз надела…

— Когда пьешь — закусывать надо, — сказала Ира.

Я решил сменить тему и задал второй волновавший меня вопрос:

— А который сейчас час? — спросил я у Иры.

— А сколько градусов по Цельсию? — передразнила меня Варя.

— Первый час. Валерка должен вот-вот подъехать. Ну… брат мой.

«Пора сматывать удочки, — подумал я, — мне еще родственников здесь не хватало. Сейчас допью это богатство — и нах хаузе битте гезеен, — умирать в одиночестве».

Валера не заставил себя долго ждать.

Я сидел совершенно голый, завернутый в одеяло, и допивал остатки. Мне опять жутко захотелось Ирку. Но у нее, похоже, были другие проблемы. Брат. Кровинушка родная.

Вообще-то, сначала у меня родилась (типа) благородная мысль. Со мной такое случается спьяну: «Родной брат в гости приехал. Из Смоленска. Гостинец от мамки привез. А тут пьянка-гулянка. Голый мужик на Ириной кровати, во всем своем „мужском великолепии“. Да он меня порвет на куски! А печень съест, чтоб неповадно другим было». Господи, господи, как же наивен я оказался в свои «глубоко за сорок».

ВсЁ происходило у меня на глазах.

Брат оказался довольно упитанный. Даже — если такое определение к месту — весьма цветущий. До сих пор помню свежий румянец на его загорелой роже. Но от него попахивало дерьмом. Не в прямом, естественно, смысле — в эстетической, так сказать, аллегории.

Вначале этот слизняк… слово «вошел» здесь не проходит. Он вполз… или подкрался. Сразу ко мне — здороваться. Улыбку нацепил такую, будто мы на одной подлодке кислородом делились, вражеские линкоры торпедировали, а теперь вот встретились на большой земле в мирное время. Радость-то какая! В общем, улыбочка — Голливуд отдыхает. Я уж потом сообразил: «Клиент, как никак — живые бабки лежат!».

— Извини, — говорю, — Валера, я не в форме.

— Ничего, ничего, братан, отдыхай.

И почмокал сочувственно, будто я на больничной койке раненый, а он — поди ж ты! — живой и здоровый вернулся. Типа: «Извини, братан, что живой!»

Отдыхаю. В конце концов, думаю: «Чего мне-то надо? Не мое это дело». Глаза даже прикрыл, чтоб не смущать их. А сам, как истинный мент, все секу. Каждую мелочь подмечаю.

Варя была права: я прирожденный мент, из породы «следаков». Сама же она незаметно свалила на кухню. Мне бы тоже выйти — как никак дела семейные — но я прикинул: одеваться, идти куда-то… разговаривать с Мишкой — решил откинуться, будто задремал…

Смотрю, Ирка полезла в шкаф. Барахло какое-то, коробки — всё на пол. Порылась — достает заветную коробочку. В ней конверт. Отдает его Валере.

— Здесь — штука баксов, — говорит шепотом, однако, слышимость великолепная, — триста — долги отдашь, четыреста — матери с Анькой, триста — тебе с Людой. Больше нет.

— Да что ты, что ты, сестренка, спасибо.

— Спасибо… Ты когда на работу устроишься?

— Так… эта… я уж устроился, было… так эта… по моей специальности не берут.

«Интересно, — думаю, — что это за специальность такая, уникальная — альфонс?»

— Зато по моей специальности — нарасхват.

— Ирченок, век не забуду! Потерпи чуток…

— А чего мне терпеть? Тоже придумал! Мне моя блядская жизнь по кайфу. Другой не будет. И не надо! Вон — с художником познакомилась, — кивнула она в сторону моего тела. — Это не тебе чета — «народный артист»! Только в мои-то годы, наши сучки уже в «мамочках» ходят. Да капиталец какой никакой сгоношили. У некоторых хаты свои. Дела делают. А я, словно вчера приехала — белья себе нормального купить не могу. Экономлю на помаде! Понял?

— Ир, ну положение аховое. Труба! Людка-то работает. Ну, чего ей там платят, сама понимаешь… в детском саде-то. А я на стройку пойду — решил окончательно. Хоть этим… как его — такелажником. Ну, «подай-принеси», типа…

— Ладно… Мать береги. И чтоб с Анькой — не дай бог, что узнаю — не жить никому!

— Ир, Анька у нас под присмотром. Не волнуйся ты…

— Не волнуйся… девчонке тринадцать, да без отца!

Ира села, обхватив голову руками.

Я подумал: «Ревет, не ревет?» Нет, вроде бы…

— Когда у тебя поезд?

— В семь.

— Ты чего, тут до семи торчать будешь? У меня клиент…

— Я вам не помешаю. На кухне посижу…

— Пусть за водкой сходит, — встрял я, раскрыв себя совершенно.

Видно, мысль о водке не отпускала меня ни на минуту и затмила остатки разума. Так что и «опер» из меня никакой.

— Нет вопросов, — обрадовался Валера. — Только… братан… сам понимаешь.

— На тебе триста рэ. Больше нет. Двести на тачку оставляю. Только вот что… сразу предупреждаю — говна не бери. Только «Кристалл». Понял? В гастрономе. Никаких чтоб палаток… Там все «паленое».

— Ну, да… я в курсе. А «Кристалл» — классная водка. Я пробовал.

— И вот что еще, Валерий — одну лично мне принесешь. На триста рублей можно шесть штук взять. На сдачу — апельсинов купи…

— Я всё понял.

— Ну и прекрасно. И лимон еще возьми. Тошнит чего-то…

Минут через двадцать вполз Валера. Торжественно поставил бутылку, рядом положил два апельсина (с арифметикой у него, похоже, отлично: два на два — делится!) и лимон.

— Молодец.

— Ну, так…

— Всё, Валера.

Разговаривать мне с ним решительно не хотелось. Равно, как и смотреть на дохлый Голливуд, помноженный на русское свинство.

— Понято, понято… братан, я ушел.

В его глазах светилось натуральное счастье! Давно я таких приматов не встречал. Баксы — на кармане, водка — на кухне, «солнце — светит, помидор — красный», чего еще нужно упитанному животному?

Похоже, здесь он был своим человеком, чувствовал себя вполне комфортно — как у себя дома.

Через какое-то время появилась Варя.

— Я к вам. Чего-то мне твой братец не по кайфу. Суетится много. Водку разливает, как падла. Смотрит — чтоб не перелить кому. Аж руки трясутся…

Ира промолчала.

— Пришла — раздевайся, — сказал я, — здесь нельзя в одежде. Понимаешь? Ну, не принято так в светском обществе…

— Ой, Айвазовский, у тебя одно на уме. Светское общество… У вас там все такие — долбанутые?

— Нет, один я такой — традиции соблюдаю. Этикет.

— Ой, ну болтун! Этикет…

Варя опять стала той же смешливой девчонкой, что была в мастерской. Глаза засветились. Ее даже синяк не портил.

— Ир, он, наверное, у нас академик блядских наук, по фамилии Трахтенберг. «Разрешите, милостивая государыня вас трахнуть, так сказать, в целях научного эксперимента.»

Она хохотала всем телом, обхватив себя руками — каждой его частичкой.

— Я вам поставлю пистон не ради удовлетворения плоти — фу, фу, фу! — но чисто по этикету. Так принято в Высшем Свете. Пардон, мадам. Я искренне сожалею… Не желаете тур вальса?