Юрий Цыганов - Зона любви

Я ему крикнул тогда, не со зла, просто желая подбодрить бедолагу: «Не робей, Билл, ощипи этой курице перья!». И еще подумал, что неплохо бы посоветовать Ягодке, отправить эту пустомелю и хохотушку к трем грациям — вибрировать подальше от этих мест.

Однако, про меня вдруг неожиданно позабыли. Все орут чего-то про свое, пляшут, тосты произносят, в углу разборки уже затеяли два каких-то жлоба… А я, как одинокий дубок качаюсь… не у дел. Только во вкус вошел, только стал примерять на себе царские, так сказать, одежды, только захотел им поведать нечто сильное, нечто идущее из глубин сердца, типа, как это мы, в космических высях, у самых, можно сказать, звезд, такие отважные ребята, соединяем свои бокалы… и что? Может здесь станция «Мир» где-то поблизости летает с нашими родными обормотами на борту! А тут… никто даже в мою сторону не повернулся, как бы меня уже и нет! Обидно…

Вина, правда, было много, «пей — не хочу». А я всегда хочу…

Ладно. Напился, стал выступать. Ору буквально всё подряд, раз такое дело… раз меня никто ни в грош не ставит! Ору всё, что за долгие годы в душе накипело: «Ягодка! — ору. — Тварь я дрожащая, или право имею? Отвечай злодей! Кто меня тут царем выставил!? Балаган развел, понимаешь, комедию ломал! Царь, царь… А где дворцовые интриги? Где яд в бокале? Гертруда в предсмертных судорогах… Офелия в пруду! Где моя гвардия? Где верный стальной конь? Скипетр и Держава! Крепости! Руины городов у моих стоп! Плененная княжна! Аннексия и контрибуция! Царь-пушка… На худой конец, саблю б, какую никакую прислал, засранец! Танец с саблями танцевать желаю! Ты ж меня знаешь: я весь порыв и стенание! Огнь и вихрь!»

Однако реакции — никакой…

«Ладно, — думаю, — черт с вами! Чем тут на чужом пиру пугалом быть — лучше свое похмелье отыскать попытаюсь. Тогда уж, глядишь и подходящая сабля, и одинокая княжна вся в огне и стенании сама найдется. Что? Некому березу заломати? Ха! Плохо вы нас, москвичей знаете! Еще поглядим… что у вас тут растет…»

И я, как умел, двинул вглубь Вселенной.

То есть, пошел на свою попу приключения искать.

Ходить-бродить тут долго не принято. Не Москва, чай, — всё под боком. За угол повернул…

«Угу… всё ясно. И колер блеклый… и вид унылый».

Однако сообразил, как три раза волчком (как учили) вокруг себя крутанулся! Да… было дело — упал… оконфузился. Зато, как упал — самое настоящее «ОГО-ГО» узрел.

Болотина огромная передо мной предстала — побольше нашего футбольного поля будет, а внутри оного поля — голова Лужкова образовалась, в окружении властных структур. Она между кочек возлежит, словно восточный Мандарин среди ананасов и распоряжения только выдает, как фельдмаршал Кутузов. Из-под кепки одним глазом зырит — никто пересмотреть его не может — такой взгляд у него пронзительный. Прямо — государево око. Прямо вода выкипает от того взгляда. Ладно. Одному товарищу, значит, велит — перекрасить то, что раньше накрасили; (я ж говорил — колер не тот!) другому, вообще — Храм, красоты неописанной, как в сказке, воздвигнуть в три дня вот на этом самом месте, куда он перстом только что ткнул, и доложить его Голове в кратчайшие сроки!

Лужков, помню, и сам мужик был не хилый, но тут — оторопь берет — возлежит глыба — рыба-кит натуральная; мухи-комарики — в нос, уши, глаза лезут; всякие лягушки, пиявки, змеи и прочие пресмыкающиеся просто кишмя под пиджаком кишат и из-под кепки смотрят. Так нет, бобры к нему еще присоседились — плотину решили строить. Нагрызли деревьев, натащили всяких палок и мастерят запруду прямо у него под носом. А уж бездомных собак, кошек, хищников и хищниц разных — ни счесть. Все по нему лазают, меж собой грызутся. Но ни одна тварь, заметьте, ни одна драная кошка саму Голову не тронула — сильно уважали! Да и властные структуры опять же не дремлют…

Тогда, значит, структуры репу почесали, вспомнили, наконец, что им Голова велел. Клич запустили по всей их местности такого содержания: «Кто Храм Апофеоза Любви в три дня и три ночи построит — тому быть! Нет — сами знаете, че бывает…»

Построили тогда в шеренгу всех сказочников. А их всего два отыскалось.

Один — чума — на Коньке Горбунке прискакал, типа, он такой отвязной крутой пацан, такой раскрученный. На ходу — пиарит, имиджем всем тычет, кастингом пылит! Горбунок тоже весь такой — от Юдашкина — в брюликах, мишуре, шузы — на платформе. Второй — просто грузин.

И властные структуры спрашивают тогда по всей форме:

— Так-растак, сукины дети, отвечать Его Превосходительству Голове, когда на гнилом болоте под названием бассейн «Москва» — Храм Апофеоза Любви воздвигнете? Доколе! нам, россиянам, без национальной идеи горе мыкать! Доколе народу православному для всего цивилизованного мира — пугалом быть?! Смотреть в глаза Его Превосходительству!!

Первый со страху сразу с конька свалился. А Горбунок весь имидж тут же растерял — в чисто поле свинтил, в траве-мураве хоронится. А второй — грузин, между прочим — как заорет без акцента:

— Вах! Ты зачем мою маму трогал! Я твою маму трогал? Храм ему нужно воздвигнуть? Вах! Я тебе сто таких храмов воздвигну! Я тебе всю Москву воздвигну! Только маму не трогай! Я бы мог и Нью-Йорк воздвигнуть, только мама в Москве, а Нью-Йорк черт знает где, и там террористы.

Понравились Голове Лужкова такие смелые слова. Особенно, про маму. И поскольку первый сказочник смылся, приняла Голова ответственное решение: поручить воздвигнуть Храм Апофеоза Любви на гнилом болоте бассейна «Москва» этому отчаянному грузину. И всю Москву воздвигнуть, раз такое дело…

И грузин тогда говорит, уже с сильным акцентом: «Дарагой Голова, если я начну строит пирямо сдесь, где ты паказал, то вас нэмножечк попачкаю. Тут будут гиряз, му-у-сор, булдозер будэт нэмножечк пи-и-иль дэлат, бетон-мутон… Не могли бы ви, дарагой, нэмножк подвинут свой Голова?»

— Зачем мусор, зачем бетон? — возмутился Голова. — С бетоном и Дурак построит. Ты мне воздвигни нерукотворный Храм. И сроку тебе — три дня. Только такие Храмы стоят вечно. А я здесь пока полежу. Проверю, значит, твои таланты…

И пока хитрый и наглый Грузин тайно песок завозил с бетоном, а Голова, дурак дураком, в грязной луже лежал, таланты у грузина высматривал, Амуры устроили провокацию. Так всегда бывает во времена эпохальных строек и неопределенности позиций властных структур. Без провокаций у Амуров настроение портится. Это не я говорю, — мировой опыт вопиет с каждой страницы истории!

Вот вам, пожалуйста: из динамика некто, голосом, похожим на Левитана, заявляет: «Ужель в природе женщины искать страданье?!» На что из толпы возразили: «Любовь — единственный путь к благополучию, домашнему теплу и спокойной старости!» А кто-то, сильно народный, балагур и пьяница пропел: «Люблю я женщину одну — как ветчину; как борщ и макароны по-флотски — плотски!» А из динамика властные структуры грозно: «Истина — как женщина; стыд — лукавство! Чего она хочет сильнее всего, того она знать не желает. Кому она подчиняется? Только насилью!» Толпа поняла тогда кое-чего и возбудилась ни на шутку: «Хватит сопли жевать, Заратустра! Даешь — свободную любовь!». А куплетист из как бы народа продолжил с пафосом: «Но есть еще одна деваха, я люблю ее как Баха, или Бетховена — духовенно!» А из динамика: «Для высших сфер паренья ей нужно чувство принужденья!».