Ирвин Уэлш - Клей

Терри втянул сырую вонь, и затхлые испарения обложили горло, окутали легкие. Алкогольно-кокаиновое пиршество подкосило иммунную систему, которая заработала на самых низких оборотах, и ему казалось, что он прямо-таки чувствует, как туберкулезная палочка размножается в его легких.

Серятина в душу лезет, однажды сказал ему Голли. Не в первый раз, а когда отсидел полтора года в Саутоне. По выходе Голли сказал, что чувствует, будто часть его серого вещества превратилась в кусок шлакобетона. Терри подумал о себе; да, и в его каштановых зарослях на висках проступило несколько седых волос.

Серятина лезет в душу.

Спальный район, коробки муниципальных домов, биржа труда, фабрика, тюрьма. Все вместе это создавало атмосферу затхлости и безнадеги, которая, если ей поддаться, вытянет из тебя все жизненные соки. В свое время Терри чувствовал в себе силы отчаянно сопротивляться, когда его социальный арсенал был достаточно богат, чтобы простреливать в серой завесе большие «техниколорные» дыры. Тогда он был Джусом Терри, борзым пацаном, ценителем мохнатки и мог выделывать фортели на тонком льду не хуже, чем Торвилл и Дин. Но протест, борьба за выживание – это для молодых. Он был знаком с пацанами из тусовки молодняка, которые относились к нему с тем же нежным презрением, каким он в свое время награждал Алека Почту.

Теперь лед таял, и Терри быстро погружался в воду.

Сливался с серятиной.

Люси рассказала ему, что у их сына проблемы в школе. Весь в отца… невысказанная претензия читалась по губам. Он вспомнил отца, который был для него таким же чужим, как он для своего сына. Терри мучила зрелая мысль, что по большому счету он не способен сделать ничего, чтобы усилить положительное влияние на жизнь своего ребенка.

Но все же попробовать следует.

У Джейсона был хотя бы он, жалкий хмырь. У Жаклин вот Голли нет.

Карл понемногу восстановил дыхание. Сладкий воздух смешивался с каким-то странным запахом, который был знаком ему ранее. Парк как будто тот же, а что-то вроде изменилось.

Взгляд Терри искал подтверждения. Билли крепко задумался, как будто нащупывая ход. Он посмотрел на Карла, тот кивнул.

Билли заговорил медленно, взвешивая каждое слово, уставившись на битое стекло и красную банку на земле.

– Вот что интересно, – начал он, как адвокат какой-то, – когда все стало известно, Дойл пришел ко мне в спортзал. Мы сели в машину. Он сказал мне: мой друг теперь разговаривает, как далек. Твоему другу повезло, что он помер. А на этом предлагаю остановиться. – Билли сурово посмотрел на Карла, потом на Терри, потом снова на Карла. – Скажи мне, Карл, ты был тем вечером у Макмюррея?

– То есть – вместе с Голли? – спросил Карл. Он вспомнил похороны. Билли тогда что-то говорил об этом.

Билли кивнул.

– Нет. Я и не знал, что Макмюррея уделали на тех выходных. Я-то думал, мы так, побухтеть собрались, я не знал, что Голли натворил.

Внутри у Терри все содрогнулось. Он не верил, что исповедь приносит душевное облегчение. Еще с детства часы, проведенные на допросах в полицейских участках, научили его тому, что лучшая линия поведения – это рот на замок. Когда ты связываешься с властями – шансов у тебя мало, у них все козыри на руках. Единственный способ – засылать всех на хуй, и то только если они попытаются выбить из тебя показания.

Но тут другое дело. Мозаика обстоятельств смерти Голли начинала складываться. Голова у Терри кипела.

Он посмотрел на Карла, потом на Билли и тихо сказал:

– К Полмонту той ночью с Голли ходил я.

Билли бросил взгляд на Карла, потом оба уставились на Терри.

Терри прочистил горло и продолжил:

– Я не знал, что он сначала обратился к тебе, Билли. Наверно, когда ты посоветовал ему оставить эту затею, он позвонил мне. Мы с ним пошли выпить, и я попытался его отговорить. Мы выпили всего по паре кружек в «Снопе пшеницы», но я понял, что Голли уже решился на конфликт с Макмюрреем. Мне нужно было быть там, потому что…

– Ты хотел поддержать друга, – закончил за него Карл и холодно посмотрел на Билли.

– Поддержать друга? Ха! – Терри горько засмеялся, и на глазах навернулись слезы. – Да я своему другу на голову насрал!

– Что ты мелешь, Терри? – заорал Карл. – Ты пошел туда, чтоб поддержать его!

– Заткнись, Карл, вернись на землю! Я пошел туда, чтобы знать, о чем они там будут говорить, потому что… потому что не хотел, чтоб Макмюррей кое-что говорил Голли… если б он ему рассказал… я бы этого не перенес.

– Сука… ты сука такая… – зашипел Билли.

Карл положил ему руку на плечо:

– Успокойся, Билли, послушай Терри.

– Между нами с Гейл кое-что было, – Терри закашлялся, – и расстались они с Макмюрреем из-за меня… но вся эта история тянулась уже много лет. Я не хотел, чтоб Голли знал об этом. Он был мне другом!

– Ты бы лучше вспомнил об этом, когда прилаживал его жене, как только он отвернется, ебаный ты гондон, – выплюнул Билли.

Терри поднял глаза к небу. Ему явно было очень не по себе.

– Не перебивай, – взмолился Карл. – Терри, продолжай.

Но остановить Терри сейчас было бы то же, что попытаться засунуть выдавленную пасту обратно в тюбик.

– Голли взял с собой арбалет в черном мешке для мусора. Он решил хуйнуть Макмюррея, то есть реально прикончить. Такое было впечатление, будто ему уже все пофиг. И что терять ему нечего.

Карл прикусил язык. Он сказал Голли, что никогда и никому не скажет про СПИД.

– Да, – хрипел Терри, – Голли сильно изменился. Что-то в нем сломалось… Помните Мюнхен? Так вот, в тот вечер он совсем схужел, просто с катушек съехал. – Он постучал пальцем по голове. – У него получалось, что Макмюррей забрал у него свободу, жену, ребенка. Из-за него он ранил свою девочку. Я пытался его отговорить, – уже скулил Терри, – но знаете что? Знаете, что я за человек? Какая-то часть меня решила, что если он пойдет и уложит Макмюррея, так и заябись. Вот вам и результат.

Билли отвернулся.

Терри сжал зубы. Он впился ногтями в зеленую краску парковой скамейки и процарапал кривые борозды.

– Помните, в каком он был тогда настроении? Что у него творилось с психикой? Мы, тупоголовые, все потешались, бухали, а наш малыш несчастный мучился… из-за меня.

Карл закрыл глаза и поднял руку.

– Из-за Полмонта, Терри. Она не к тебе от него ушла, а к Полмонту. Не забывай. Ты поступил плохо, но ушла она не оттого, что ты ее пялил. Она предпочла Полмонта.

– Правда, Терри, имей это в виду, – сказал Билли, не смотря на него, поднял руку и оттянул рукав. – А что произошло там?

– Прикол в том, – начал Терри, – что мы думали, придется ломать дверь. Но Полмонт сразу открыл и пригласил нас войти. Он пошел вглубь квартиры, как будто ждал нас: «А, это вы, – сказал, – заползайте». Мы, такие, переглянулись. Я-то думал, там будут Дойлы, был готов к ловушке. К засаде, типа, бля, пиздец. Голли, типа, замер. Я взял у него мусорный мешок. Дай-ка сюда, говорю. Но Полмонт… э, Макмюррей то бишь, сидел на кухне один, варил кофе. Спокойный как слон. Даже не спокойный – со всем, типа, смирившийся. «Хорошо, что вы зашли, – сказал он, – пора уже нам во всем разобраться», – а сам смотрит больше на меня, чем на Голли.