Чак Паланик - Бойцовский клуб (пер. В. Завгородний)

Доктор велел мне жевать корень валерианы и посоветовал физические упражнения. В конце концов, я засну. Нельзя умереть от бессонницы.

Моё лицо скривилось и сморщилось как печёное яблоко. Можно было подумать, что я уже умер.

Но я же страдаю.

Доктор сказал, что если я хочу увидеть, что такое настоящее страдание, то должен заглянуть в церковь Первого Причастия во вторник вечером. Посмотреть на людей с паразитами мозга. Посмотреть на страдающих дегенерацией [19]костной ткани. Больных органическими дисфункциями [20]мозга. Больных раком.

И я пошёл.

В первой группе, в которой я был, мы знакомились. Это Алиса, это Бренда, это Довер. Все улыбаются, с невидимыми пистолетами у висков.

Я никогда не называю своё настоящее имя в группах поддержки.

Маленький скелет женщины по имени Хлоя. Её джинсы грустно обвисли там, где раньше были её ягодицы. Хлоя говорит, что самое ужасное в её болезни — это то, что никто не хочет заниматься с ней сексом. Она так близка к смерти, что страховая компания выплатила ей семьдесят пять тысяч долларов страховки. Всё, чего хочет Хлоя — это как следует трахнуться напоследок. Никакой романтики, один секс.

И что говорит парень? Вот что бы ты сказал, а?

Хлоя начала умирать с того, что постоянно чувствовала себя уставшей. А теперь Хлоя не может даже ходить на процедуры.

Порнофильмы, у нее дома есть порнофильмы.

Во время Французской революции, говорит Хлоя, женщины в тюрьмах — графини, баронессы, маркизы, кто угодно — изнасиловали бы любого, кто смог бы к ним забраться. Хлоя дышит мне в щёку. Любого. Просто изнасиловали бы, понимаешь? Секс помогал скоротать время.

La petite mort [21], как говорят французы.

У Хлои есть порнофильмы, если мне интересно. Амилнитрат. Гели и смазки.

В другой ситуации у меня бы уже была эрекция. Но наша Хлоя похожа на скелет, обмазанный жёлтым воском.

Хлоя выглядит как выглядит, я что… я ничего… даже меньше, чем ничего. Но её плечо колет моё, когда мы садимся в круг на шерстяном ковре.

Мы закрываем глаза. В этот раз — очередь Хлои вести нас в направленной медитации [22], и она ведёт нас в Сад Безмятежности. Хлоя ведёт нас к дворцу семи дверей на вершине холма. Внутри дворца семь дверей — зелёная дверь, жёлтая дверь, оранжевая. Хлоя предлагает нам открыть каждую из них — голубую дверь, красную, белую — и узнать, что за ней.

С закрытыми глазами мы представляем свою боль шаром белого исцеляющего света, летающего у наших ног и поднимающегося к нашим коленям, пояснице, груди. Наши чакры [23]открываются. Сердечная чакра. Головная чакра.

Хлоя ведёт нас в пещеры, где мы встречаемся с животными, олицетворяющими нашу силу. Моим оказался пингвин. Лёд покрывает пол пещеры. Пингвин говорит мне: скользи. Без всяких усилий мы скользим сквозь туннели и галереи.

Потом — время объятий.

Откройте глаза.

Это — терапевтический физический контакт, сказала Хлоя. Мы все должны выбрать себе партнера.

Хлоя бросилась мне на шею и заплакала. У неё дома есть бюстгальтеры без бретелек. И она плакала. У неё есть наручники и ароматические масла. И она плакала. А я следил за секундной стрелкой на часах, и она одиннадцать раз проделала свой путь.

Я не плакал в своей первой группе поддержки два года назад. Я не плакал во второй и в третьей группе. Я не плакал среди больных паразитами крови, или раком кишечника, или органическими дисфункциями мозга.

Так бывает при бессоннице. Всё очень далеко от тебя. Всё это — копия копии копии… Бессонница отдаляет тебя от всего вокруг. Ты не можешь дотронуться ни до чего, и ничто не трогает тебя.

А потом был Боб. Это был первый раз, когда я пришёл в группу рака яичек «Остаёмся мужчинами вместе». И Боб, здоровенный такой жлоб, надвинулся на меня и заревел.

Когда наступило время объятий, этот здоровяк прошёл через всю комнату. Руки по бокам, плечи опущены, подбородок прижат к груди. У него в глазах уже стояли слёзы.

Колени вместе, маленькие неуклюжие шажки. Боб просеменил через комнату и навис надо мной.

Боб придвинулся ко мне. Его огромные руки сомкнулись вокруг меня.

Большой Боб сказал, что он был качком. Молодость на «Dianabol» [24], а потом на «Wistrol» [25]— это стероид для скаковых лошадей. Его спортзал — у Большого Боба был собственный атлетический спортзал. Он был женат трижды. Он рекламировал продукты. А может быть, я видел его по телевизору? Вся эта программа по расширению грудной клетки была практически его изобретением.

Я не знаю, куда себя девать, когда незнакомые люди ведут себя так откровенно.

Боб не знал. Может быть, одно из его huevos и могло когда-нибудь сдать, но он знал, что это — фактор риска.

Боб рассказал мне про постоперационную гормональную терапию.

Многие качки, использующие слишком много тестостерона, обнаруживают, что у них растёт грудь.

Я спросил у Боба, что такое «huevos».

Huevos, сказал Боб. Гонады [26]. Яйца. Balls. Тестикулы [27]. В Мексике, где ты покупаешь стероиды, их называют «huevos».

Развод, развод, развод, сказал Боб и показал мне свою фотографию в бумажнике. Огромный, почти голый, в демонстрационной позе на каком-то соревновании.

Дурацкая жизнь, сказал Боб. Ты — на сцене. Накачанный. Выбритый. Количество жиров в теле снижено до двух процентов. Диуретики [28]делают тебя холодным и твёрдым на ощупь как бетон. Ты слепнешь от прожекторов и глохнешь от заводящихся и воющих динамиков, пока судья командует: протяни правую руку… согни в локте… напряги мышцы… замри… Протяни левую руку… напряги бицепс… замри…

Но это лучше, чем настоящая жизнь.

А потом — рак. Он — банкрот. У него двое взрослых детей, и они не принимают его звонки, и никогда не перезванивают.

Чтобы избавить Боба от сисек, врач должен будет сделать надрез под соском и откачать жидкость.

Это всё, что я помню. Боб обнял меня со всех сторон, и его голова накрыла мою. И вдруг — я потерян внутри, растворился в тёмном тихом полном забвении. И когда я, наконец, отодвинулся от его мягкой груди, на майке Боба остался мокрый отпечаток плачущего меня.

Это было два года назад, в мой первый вечер в «Остаёмся мужчинами вместе».

Почти каждую встречу после этого Большой Боб заставлял меня плакать.

Я никогда больше не ходил к врачу. Я никогда не жевал корень валерианы.

Это была свобода. Потерять всякую надежду было свободой.

Я ничего не говорил, так что люди в группах предполагали худшее. Они плакали сильнее. Я плакал сильнее.

Взгляд на звезды — и тебя уже нет.

Возвращаясь домой из группы поддержки, я чувствовал себя более живым, чем когда-либо. У меня не было рака, не было паразитов крови. Я был просто маленьким теплым центром жизни во вселенной.