Дина Хапаева - Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма

Изображения черепов, костей и скелетов в живописи, сопровождаемые латинскими изречениями Memento mori ( Помни о смерти ) , Vita brevis ( Жизнь коротка ) и т. д., подчеркивали идею быстротечности и сиюминутности земного бытия, связанную с христианскими понятиями о загробной жизни и спасении души. В конце XIV века во французской поэзии впервые появляется тема «пляски смерти» — впоследствии она стала весьма популярна в искусстве. На полотнах мастеров из Нидерландов и Фландрии в XVI–XVII веках подчеркивалось, что богатство и земные блага преходящи, а смертельный исход неминуем. Это движение в искусстве получило название «Vanitas» («Суета сует»). Монолог Гамлета о «бедном Йорике» наилучшим образом подытоживает эти размышления, которые до недавнего времени были неотделимы от изображения черепа или от восприятия его как физического объекта.

Всеохватывающее доминирование религии в духовной жизни также усиливало завороженность смертью, с идеей ее неотвратимости и неизбежности Страшного суда [296] Там же. С. 103–106. . Образы смерти в скульптуре, живописи и литературе носили преимущественно религиозный характер и использовались в морализаторском контексте. В Средневековье изображения смерти никогда не появлялись в моде или в интерьере жилища. Одежда, мебель, продукты питания, повседневные товары тех времен, восстановимые в мельчайших деталях на основе живописи и сохранившихся артефактов, никогда не украшались изображениями костей, черепов, скелетов или смерти с косой. Смерть не должна была одерживать триумф над жизнью; по выражению Арьеса, ее «следовало приручить», опираясь на веру в бессмертие души.

«Нераспространение» образов смерти в повседневности можно объяснить при помощи концепции «карнавальной культуры» Михаила Бахтина [297] Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. . Ее главная идея — вечное возрождение. Да, смерть сильна, но только постольку, поскольку существует связь между жизнью и смертью. Карнавал представляет собой извечную борьбу жизни со смертью, и жизнь вечно продолжается. Истоки карнавальных празднеств — в языческом культе плодородия, и, по Бахтину, этим объясняется рискованный характер карнавального символизма, стремления перевернуть мир с ног на голову. Болезненной притягательности смерти противопоставляется возрождение, плодородие и вера в спасение души. В Средние века и в период Раннего Возрождения, хотя смерть была повсюду и вызывала неподдельный ужас, ее место в системе представлений средневекового человека было достаточно четко определено.

Позже пробуждение интереса к эпохе Средневековья создало мощный стимул использовать ужасы в литературе и изобразительном искусстве. Представители различных эстетических движений XVIII–XIX веков им уделили немало внимания. Особое место здесь занимает английский готический роман — жанр, созданный в противовес оптимистическому рационализму эпохи Просвещения. У этого жанра нашлось немало преданных поклонников в России и Америке. Во второй половине XVIII века читательское воображение захватывали описания сумеречных замков с потайными камерами для пыток и разные леденящие душу тайны. Иррациональное и сверхъестественное, вызывающее ассоциации со Средневековьем, выглядело весьма притягательно по сравнению с геометрической ясностью классицизма и Просвещения. В готических романах читательской публике нравилось обилие призраков и вампиров, а также таинственная гибель главного героя, мистическая музыка, скрипящие двери и завывание ветра… Читателей увлекала тогда не столько собственно тема смерти, сколько подробные описания различных тайн, монстров и любовных перипетий. Наряду с этим пробуждался и интерес к оккультизму. Однако даже в период своего расцвета, и даже несмотря на последующее влияние на современную готическую эстетику, жанр готического романа вряд ли сопоставим с нынешней одержимостью насильственной смертью как развлечением. Сколько бы ни старались авторы готических романов нагнать страху на читателей, они ни в коем случае не стали бы представлять страдания и гибель своих главных героев просто как способ позабавить публику.

Но несмотря на всю свою популярность, жанр готического романа не был сколько-нибудь последовательно воплощен в изобразительном искусстве. В культурной атмосфере и эстетике этого периода доминировал рационализм эпохи Просвещения. Образы смерти, иллюстрирующие кровавый террор Французской революции или последствия Наполеоновских войн, были инструментами политической пропаганды, а вовсе не выступали в качестве развлечения.

В эпоху романтизма интерес к кладбищенской тематике и таинствам смерти сохранился, но создатели этого направления сознательно дистанцировались от готических монстров и прочих характерных проявлений этого жанра. Романтики относились к теме смерти серьезно и трагически, безо всяких заигрываний и нездорового вуайеризма [298] О смерти в романтизме см.: Saul N. Love, Death and Liebestad in German Romanticism // The Cambridge Companion to German Romanticism / Ed. N. Saul. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. P. 172. . В XVIII и XIX веках периодические вспышки интереса к оккультизму, кладбищенской тематике и мистицизму представляли собой конвенциальную реакцию против оптимистического рационализма. Однако в те времена подобного рода увлеченность никоим образом не приводила к коммерциализации темы смерти, хоть в чем-то напоминающей наши дни.

В Европе и США к середине XIX столетия во многом благодаря появлению иллюстрированных журналов, недорогих периодических изданий и фотожурналистики изображения мертвецов и некрологи стали привычными в популярной периодике. Исторические реалии того времени позволяют осознать разницу в отображении темы смерти тогда и сейчас.

В викторианской Англии, когда в новостях стали уделять все больше внимания описанию жестокостей, в дешевой периодике замелькали натуралистические фотографии [299] Фолкер Хануш высказывает предположение, что американские таблоиды начали создавать ужасающие образы смерти, дабы переманить к себе читателей еженедельников. См.: Hanusch F. Representing Death in the News. P. 28. . Но даже если согласиться с мнением Вики Голдберг, согласно которому викторианские изображения смерти непосредственно предшествовали нынешнему изображению насилия в средствах массовой информации, следует учитывать, что они практически исчезли со страниц дешевой периодики к концу XIX века [300] Goldberg V. Death Takes a Holiday, Sort Of. P. 27–52. . Одна из причин, в силу которых это произошло, состояла в том, что общественное мнение того времени восприняло эти натуралистичные детали как неуместные и отталкивающие [301] О заметках на моральные темы, публиковавшихся в дешевой прессе (таблоидах), см.: Bates K. Empathy or Entertainment? The Form and Function of Violent Crime Narratives in Early-Nineteenth Century Broadsides // Law, Crime and History. 2014. 2. P. 1–27. О французской прессе конца XIX века см.: Staudt Ch . Picturing the Dead and Dying in Nineteenth Century L’Illustration. New York: Columbia University, 2001. . В самом деле, такого рода изображения находились в резком противоречии с образом жизни и модой, когда в искусстве доминировал стиль модерн. В викторианскую эпоху к смерти относились со всевозможным почтением, и это отношение было предельно далеким от «порнографии смерти» [302] О зацикленности английской литературы последней декады XIX столетия на гниении и разложении см.: Navarette S. J. The Shape of Fear: Horror and the Fin de Siècle Culture of Decadence. Lexington: University Press of Kentucky, 1998. Об изображении смерти в викторианской литературе см.: Gallagher C. The Body Economic: Life, Death, and Sensation in Political Economy and the Victorian Novel. Princeton: Princeton University Press, 2008; Hotz M. E. Literary Remains: Representations of Death and Burial in Victorian England. Albany: State University of New York Press, 2009; Lutz D. Relics of Death in Victorian Literature and Culture. Cambridge: Cambridge University Press, 2015. И наоборот, отсутствие у исследователей Викторианской эпохи интереса к смерти как теме исследования проявляется в том, что в книгах середины XX века в индексах отсутствует даже само слово «смерть». См., например: Houghton W. E. The Victorian Frame of Mind. New Haven: Yale University Press, 1957. . Например, усопшего было принято фотографировать убранным как живого и в окружении здравствующих родственников. Единственная цель этих фотографий состояла в том, чтобы увековечить память об умершем, в чем опять прослеживается резкое отличие от современных тенденций в фотографии, о которых речь шла выше. Несмотря на это, существует мнение, что в викторианскую эпоху люди были заворожены смертью и что тогда имел место своеобразный «культ смерти».