Андрей Старовойтов - Праздник в Пьянме

"Что? Куда? Дух бабушки еще здесь! Осквернить святое место криком вашей соплячки?"

Но вслух, видимо поразмыслив о перспективах дальнейшего пребывания в пустой квартире и невозможности ни с кем разделить грустных мыслях об ушедшей, мама ответила:

– Да, конечно, живите!

Нельзя сказать, что супругу мою, как собственно и мать, очень обрадовала эта перспектива, но все стороны понимали, что не от хорошей это жизни и надеялись, что данное соседство – явление, лишь, временное. В конце концов, погрузив свой нехитрый скарб в кузов арендованного грузового авто и отдав хозяйке съемной квартиры ключи вместе с долгом за последний месяц проживания, мы перебрались в двухкомнатную «сталинку» в центре города, где прошло детство с юностью моей матери.

Мама у меня, если можно так выразиться, человек специфический. Всю жизнь свою она работала и продолжает работать психотерапевтом. Пациенты готовы на руках ее носить, так как она ни разу за тридцать пять лет медицинской практики не осталась безучастна ни к одному из них, всегда выслушивала всех без разбору: и наркоманов с ломками – приходами, и бабушек с психосоматическими недугами. Не ранжируя людей, мама каждый раз пропускала через себя их жизненные передряги, и всем казалось, будто она страдает вместе с ними. А это и было не далеко от истины. Мама и в семье была всегда очень веселой, услужливой и внимательной. По крайней мере, раньше. С возрастом запас ее жизненных сил начал таять на глазах. Долгие годы сопереживаний другим людям забрали слишком много энергии. Я все чаще наблюдал, как улыбка на ее лице превращается в какую-то неопределенную гримасу боли. Теперь после работы мама практически всегда сидела на стуле и смотрела новостные передачи. Со стороны могло показаться, что она пребывает в своих мыслях и не следит за происходящим на экране, если бы периодически она не покачивала возмущенно головой, со словами:

– Вот же сволочи, – или что-то в этом роде.

Хотя для посторонних мама и продолжала оставаться приветливой и дружелюбной (насколько это получалось в силу возраста и растраченных эмоций), супругу мою она сразу приняла в штыки. Вместе с тем, конечно же, ни разу впрямую о своей неприязни не заявила. Чем та ей не угодила, остается только гадать. Да и открытую конфронтацию мама с моей благоверной не вступала никогда, но практически в каждой фразе старалась ущипнуть сноху, скрывая негативный тон высказывания за улыбками и смешками. Таню мою это жутко раздражало, но будучи по природе своей человеком мягким и неконфликтным, она чаще всего улыбалась в ответ и делала вид, что не поняла упрека или сарказма. Потом мне она, конечно, высказывала свое недовольство, но я утешал ее тем, что мама уже немолода и не так часто мы ее видим, чтобы принимать все слишком близко к сердцу. Долго Таня злиться не умела и, пофыркав еще чуть-чуть ради приличия, соглашалась со мной, а затем вовсе забывала о произошедшем, ровно до следующей их со свекровью встречи.

Танина патологическая отходчивость и неконфликтность играла с ней злую шутку не раз и я, к своему величайшему стыду, этими ее качествами пользовался сполна. Признаться честно, столько, сколько себя помню, люблю я «заложить за воротник». В школе выпивал немного, в институте побольше, ну а, получив диплом и устроившись на работу, стал кутить так, что работы эти менялись с пугающей периодичностью. Ну, не задерживалась душа вольная поэта на одном месте хотя бы год. Ну не желало стяжательское начальство терпеть постоянные неявки одного из заменимых кадров.

Хочу прояснить, что человек я – отнюдь не потерянный для общества. Почитываю Ирвина Шоу, Камю, Войновича; слушаю Babyshambles и The Pretty Recless, да и, как сказал поэт «…со встречным не даю сойтись я своему плечу». То бишь, предвосхищая начавший складываться в голове читателя образ забулдыги – дегенерата, спешу расстроить – cовсем я не люмпен. Скорее наоборот. Но вот, выпить – посидеть, ну вот хоть ты тресни, а люблю отчаянно! Многие скажут: «Тоже мне проблема! Кто же этого не любит?» Согласен. Но это только поверхностная часть проблемы. Настоящая моя беда в том, что не могу и не умею я остановиться. Вот, казалось бы, попили – поговорили, разошлись и спать легли. Ни за что! Меня всегда несло дальше, пока не усну или не успокоят где-нибудь стражи правопорядка, либо же спонтанные собутыльники не усмирят ударом в челюсть. Одним днем никогда не ограничиваюсь, двумя тоже редко, тремя – чуть чаще, а вот четыре – пять – как раз мой формат. Сами представляете, что за эти дни я успеваю натворить, если мозг отключается окончательно где-то к обеду второго. Страшно самому. И окружающим меня людям, жене особенно, тоже страшно. Под алкоголем превращаюсь я в животное отвратительное, которое, вспоминая по утру, в похмелье, сквозь землю готов провалиться.

Друзья у меня такие же. Есть и низовые пьяницы, но это скорее не друзья, а так – запасной вариант на случай, если не с кем продолжить банкет. Их номера есть в записной книжке моего телефона, но пользуюсь я ими (по крайней мере, в последнее время), к радости своей, крайне редко. Те же товарищи, с кем часто имею честь я проводить выходные, как и я, любят поговорить о политике, обсудить новинки книжных магазинов и кинотеатров и… Так же, как я превращаются в озлобленное деревенское быдло после очередной выпитой бутылки. Один из них – мой самый главный и любимый друг Рома. С этим человеком мы учились в одном классе школы, затем не потеряли связи, когда поступили в ВУЗы разных городов и даже теперь, когда друг переехал в столицу и стал телеведущим на одном из кабельных каналов, мы не прекратили нашего общения. Собственно говоря, все наши пересечения протекают по следующему сценарию: мы встречаемся, берем несколько бутылок водки и, распивая их содержимое, беседуем на интересные нам обоим темы. Беседы эти заканчиваются примерно одновременно с опустошением первой полулитровой стеклянной тары. Рома впадает в какое-то нечеловеческое состояние, в котором даже пьяный я являюсь адекватнейшим из присутствующих.

Несмотря на то, что человек неоднократно спал у меня пьяным, его рвало на мою постель, он втирал в алкогольном угаре какую-то дичь моей маме, да и все кругом чаще всего видели его именно таким, нежели тем импозантным франтом, который ведет собственную передачу на телевидении, Рома полностью уверен в том, что окружающие без ума от его харизмы, и он может делать и говорить им все, что пожелает его душа, а те в ответ просто обязаны с благодарностью заглядывать ему в рот ради новой порции истины. Хоть я и люблю своего друга, но оглядываясь назад, совершенно четко осознаю, что наши с ним встречи никогда не приносили мне абсолютно ничего хорошего. Я потерял нескольких спутниц жизни, с которыми находился на том момент в весьма серьезных отношениях, я ругался с мамой, я несколько раз был на грани смерти в результате суицида, меня едва не отчисляли из института и увольняли с работы. И это лишь малая толика последствий наших «невинных» посиделок за бутылочкой. Я много раз говорил Роме о том, что нам стоит прекратить, потому как следующий раз рискует стать последним для меня, на что он неизменно махал рукой со словами: «Мы же чисто символически!».