Алексей Шепелёв - Echo

Удивительно, но все романы мы читали по хронологии, и вот сейчас дошли до последнего — венца творения великого русского, которому, по словам Репинки, борода «присуща совершенно неорганически».

Эмпатия, — пояснял я, — автор перевоплощается в своих персонажей. Психически. А здесь всё кристально ясно. Все герои — сам Достославный. Стройная радуга: Смердяков, отец, Иван, Дмитрий, Алёша, Зосима. Два полюса, все градации. Все эти «души человеческие», в которых идёт борьба, суть эманации личности автора. Его роман — это разложение личности: одни герои добрые, другие злые, но они как бы неполноценны… Вот если бы «синтезировать» их, то получится реальность, то бишь личность Достославного. Каждый герой — лишь один его вариант… Конечно, здесь маркирован Алёша, это, так сказать, центр (Зосима — слишком жёстко), хотя нельзя не согласиться, что положительные (Алёша, князь Мышкин, Макар Долгорукий, Зосима) какие-то суховатые, ходульные, а злодеи («Архизлодеи», — подсказывает умный О’Фролов) наоборот привлекательны… Вот Дима (сами знаете, что подсказывает умница О’Фролов) тоже симпатичен, и вполне даже пригоден на роль центра… В них, этих архичеловеках, читатель узнаёт что-то близкое, человеческое, «слишком человеческое»… Особенно убедителен Смердяков — что-то такое в нём поразительное, что-то глубоко личное…

Твоё или Достославного?!

Твоё! (мы поднимались по своей лестнице, кто-то навстречу).

Не ори, Олёша. Ключи-то у тебя?

Смердяков очень хорош, круче всех — круче даже ранних Свидригайлова и Лебядкина. Это почти Ставрогин, почти Достославный (понимаю, что за такое сравнение можно и в зубы получить) — но «Петля затянулась, потолок задрожал»!.. А отец Фёдор как артистичен, а!

В радуге-то, Олёша, семь цветов.

Седьмой, Саша, я полагаю, отец Ферапонт, который γрузди ел. Тупик веры, искажение…

Мы пришли, разговор прекратился.

Ксюха закрыла дверь, включила светильник и наклонилась расшнурять ботинки, рассматривая в зеркале свою задницу — вся мокрая от пота, а не видно. На одном ботинке было маленькое пятно крови, брюки вроде чистые. В дверь робко постучали. Открыла. Светка: «Это я опять, Ксю. Там в подъезде собаки какие-то — я спускаюсь, а они рычат… и никого нет… Проводишь может меня… может знаешь чьи … хотя откуда ты… Или я у тебя всё же останусь…Я очень писать захотела…Только ты обещай, что не будешь…

Буду! Обязательно! Велкам, велкам, леди, раздевайтесь, только чур я пока в сортир сама, потом ты.

О’кей, спасибо.

Вернулась на цыпочках из коридора, шёпотом:

Спасибо в постель не положишь! Раздевайтесь догола, лягте на кровать, разведите ляжки — вас будут долго и грязно трахать!

Она сняла курточку, разулась и просочилась в спальню.

Пришла Ксюха.

Иди, я пока поставлю чайник.

Где там у тебя свет включается?

Не помнишь что ли или набиваешься на провожатую?

Уже надоело, Ксю, честное слово.

Изини.

Я шарил на кухне, О. Фролов зашёл в ванную, включил воду. Выходит, я говорю:

Ты что там, Саша?

Искупаюсь.

Время-то знаешь сколько?

Мне по хую.

Завтра надо бы пойти в институд или в библиотечку хотя бы…

Ка-акая разница… — он зевает, идёт в сортир.

Я забежал в ванную, раскручиваю свою бритву, вынимаю лезвие, прячу под ванну.

Сижу на кухне, курю, завариваю чай. На столе офроловские записи. Разворачиваю тетрадку — сверху надпись: «Алкофилософия. Том Ι». Увидев эпиграф, я не удержался от смеха:

Есть только змий между прошлым и будущим

И именно он называется змий

( за него и держись — зачёркнуто).

Эту знаменитую и великолепную песню, не понять почему допущенную в «благородный» эфир рыгаловки, состоящий, как вы наверное знаете, из отборнейших блатюков, мы с Сашей додумались перепеть после пятидневного марафона под девизом «перепить самих себя из прошлого и заодно и желательно и из будущего» (до этого рекорд был четыре дня). Кстати, присутствующий тут наш друг поэт М. Гавин заметил, что во второй строке заключается вся суть поэтики «ОЗ»: иной бы написал, что именно он называется «жизнь» или какое-нибудь другое слово, но только не «змий». Однако он не вкусил всего назревшего и даже перезревшего плода поэтики «от гриба» плюс «от змия»: на шестой день утром, часов так в час дня, я, очнувшись, как ни странно, на своей кровати и обнаружив рядом на полу Сашу, толкнул его и толкнул ему речь, которой нет адекватов в порядочных языках и от которой Саша чуть не сдох — он непомерно широко разинул рот, покраснел, захрипел и минут пять не осуществлял дыхания. Я, кстати, тоже чуть не сдох, потому что у меня как никогда в жизни, невообразимо, нестерпимо и непоправимо болела голова, язык работал автономно, вот более-менее внятная выдержка: «Я… я… я… я… я? я?? я!.. я-я-я… я… как… как… как… так… так сказать как посмотреть блять в рот нассать и хуй сусать… Коробк овец как нак от, а я как крюкак… А насос ли я? Я… я… хуезос, но… всё равно я насор ост и насос ос!.. нарост нам в рот, нанос нам в нос, а носс ли ност?.. и хуйс нам в наст…». Потом целый день мне мерещилось, что в углах бегают чёрные мыши или пауки…

Вода шумит, О. Фролов, нехороший, зевает, отворяет дверь, оттуда пар — слишком горячая вода, заходит, лёгкий щелчок защёлки. Я думаю, что бы послушать: Μινιστρι его раздражит, да и слишком поздно, а его слюнявый «Αδορε» от «Смэшингов» я не вынесу. Конечно, придётся Τιαματ «A Deeper Kind Of Slimber» — он навевает такой «уход в жук» (говоря по-обычному, жуткую меланхолию на почве медитации о метафизическом), что, выходя курить на балкон (я всё-таки стараюсь не коптить квартирку), выкуривая подряд третью сигарету «Примы», разжимая отвратительно ей пропахшие пальцы, отпускающие окурок вниз, абсолютно тупо, меланхолично и механично думаешь, что таким бы пальцам разжаться над тобой и тут самому слететь, как эта вонючая труха в бумажной окольцовке… туда. У О. Фролова, впрочем, другие фантазии: видишь ли, говорит, тот штырь под балконом — вот бы присесть на корточках на край балкона или лучше как-нибудь свеситься, держась руками, вытянуть ноги, держа их уголком навесу, самому отпустить и прям так — на штырь, прям анусом! гы-хы! а то там головой в ас в альт, переломы, лужи крови — мразь! Нужно так сгруппироваться, подрасчитать прыжок, чтоб вот этот кол точно вошёл куда надо — «и в горло я успел воткнуть и там три раза провернуть»!.. По-моему, это в стиле Ministry, то есть всё равно как бы по-моему — не знаю, что ему могут навевать его «Разбитые тыклы»… (Всё это не дай бог, конечно.) Иногда правда мы всё же сходимся в русле медитативной деструкции Einsturzende Neubauten или “Mezzanine” Massive Attack…

Итак, «Алкофилософия»: