Александр Коротенко - Осколки. 12 удивительных ситуаций

Из замешательства меня вывел средних лет господин. Он – директор, и его предупредили о моем ожидании. Когда же я в растерянности посмотрел на портрет вновь, он сказал, что это его предшественник. Легендарная личность и крайне трагическая судьба.

На мой вопрос он продолжил. Оказывается, директор был выдающимся ученым психотерапевтом. Поздно женился. У него была молодая жена. Первый брак, первый ребенок. Казалось, все как нельзя лучше. И тут как-то он уехал довольно далеко, на какой-то симпозиум, и жена его в этот же день и тоже утром поехала с дочкой в город. Он работал в клинике недалеко, и они там же жили. Что там произошло, не знаю, но машина съехала с дороги и перевернулась. Женщина погибла сразу, а девочке пришлось находиться в этой ужасной ситуации больше двух суток. Когда ее нашли, она без конца пела матери колыбельную.

После этого он бросил все и приехал в наш интернат с девочкой. Она училась тут же. Очень замкнутая была. Он ею занимался почти постоянно. Но не получилось. В какой-то момент ей стало совсем плохо. Положили в больницу. В общем, умерла. Говорили, правда, про какую-то куклу, которую она якобы потеряла. Но я не думаю, чтобы из-за какой-то куклы человек мог умереть. Ну, я, конечно, не психолог. Эти-то умеют придумать всякое. Ну, а директор еще лет десять работал здесь. До самой смерти. А я здесь уже пять лет.

Скомкав разговор, я ушел из интерната. По дороге до меня стало доходить, что Эрик возможно просто свихнулся. Иначе как он мог встретиться с директором? Эти и другие мысли мучили меня некоторое время.

На студии я видел портрет Эрика с черной лентой и сообщением о похоронах. Но как раз тогда мне предложили самостоятельно отснять и смонтировать небольшой эпизод. Я ушел в работу. А потом все как-то забыл.

Я вспомнил эту историю, наверное, потому, что нет уже необходимости придумывать и дорабатывать сюжеты. Я окончил свою профессиональную деятельность и не хочу больше слышать о людях и судьбах, о драмах и трагедиях. Я сыт этим по горло. Я хочу ничего не делать, я хочу ни о чем не думать. А история Эрика все время возвращалась и возвращалась. Наверное, это мог быть хороший сюжет. Его только надо было кое-где доработать. Вот я и записал его. Может быть, кому-то пригодится.

Думаете, если я ограничен этой комнатой и неподвижен, то меня надо жалеть? Думаете, если я не могу передвигаться самостоятельно, то я лишен впечатлений? Напротив. Вообразите себе театр, где вы сидите в первых рядах, а на сцене происходят всякие действа. Лица, события и костюмы сменяют друг друга безостановочно, непрерывно. Смею вас уверить, после такой круговерти, антракт вы будете воспринимать с облегчением, как дар, как отдых, как ваше время, а не чье-то.

На самом деле, именно после действ антракт, если хотите, является наиболее важной частью вашей жизни. Именно в это время в вас происходят изменения, если они вообще происходят. Ни первый поцелуй, ни самое участие в дуэли так не важны, как время после этого. Ибо то была работа по большей части телесного, но не духовного. Душа же наша требует, в конце концов, покоя для нахождения возвышенного. Оттого она, эта душа, алчущая.

В своей неподвижности и кажущейся беспомощности я обречен, большей частью, зависеть от других. От их настроений и дурных мыслей. Однако сейчас я покоен. И не столько от старости, сколько от понимания конечности и обреченности душевной суеты. А сколько ее было рядом со мной, ох, сколько было. И это было поначалу так волнительно, так томительно и пьяняще, что казалось, живешь последний час, а после него уже ничего не будет.

Собственно, мне была уготована завидная участь. Это не хвастовство, упаси Боже. Меня ждали, я знаю верно, ждали. Причем с нетерпением. И когда я появился, мною любовались. Меня ласкали и гладили. Мною гордились.

Ну и надо признать я был очень красив. Во мне изначально было что-то царственное и величественное. Да, как говорится, Творец постарался. Ну и гены, гены. Порода, так сказать.

То было светлое, радостное время. Неспешные разговоры, запах дорогих сигар и коньяков, волны ароматов и блаженства. Приглушенная до шепота страсть и умные, очень умные разговоры о важнейших для мира вопросах.

А вечерами этот освежающий, благоухающий ветерок из парка, и ласковое урчание кошки, и тепло ее тела. И тишина, и покой, и звуки жизни природы. Все это удаляется дальше и дальше. Но тут уже появляется свет. Со светом появляются цвета. Первые лучики солнца. Деревья трясут листьями, сообщая, что проснулись. Во мне просыпаются желания. Сильнейшее из них – постоять под деревом, чтобы солнце не грело, но щекотало сквозь листву. Почувствовать спокойную, отрешенную мудрость дерева, граничащую с безразличием ко всему земному и суетному. О, как мне это близко и понятно, но почти недостижимо из-за вовлеченности в круговерть человеческих страстей, таких бессмысленных и наивных в своей двойственной природе и дилеммы животного и божественного начал.

Но, увы, увы, я обречен из-за своей неподвижности на заботу других обо мне, на молчаливое созерцание и размышления. Однако, верно поэтому я чувствую такое родство с деревьями. Они такие же безмолвные наблюдатели. Зрители перевернутого, по иронии судьбы, театра.

Вообразите себе театр, где зрители всегда одни и те же, а актеры, труппы и спектакли сменяют друг друга. А? Каково? В этом есть что-то божественное. Ибо не вы для них, а они для вас. Вы неизменны и почти вечны по их времени и разумению на сцене, поскольку они как появились, так и исчезли, а вы, вы были до них и останетесь после. Вы есть, а они были. Соблазняет надежда, что они пришли исполнить свой акт именно для вас. Именно ваше понимание того, что они хотят сказать, выразить, их волнует, и ради этого они явились.

Но это гордыня. Это заблуждение и не столько ваше, отнюдь, а скорее их, где вы лишь молчаливый соучастник обмана.

Из поколения в поколение эти несчастные ведут нескончаемый диалог с кем-то, в кого веруют. Они так сильно веруют, что придумывают не только имена, но самый образ. И хотят быть не только услышаны, но и поняты. А может, и почему-то прощены. И тут они видят вас, того, который был до них и останется после. И в них создается впечатление, что вы как-то связаны с их надеждой быть услышанными Им, а может, уполномочены, и Он услышит их через вас. Иначе зачем они ищут ваших оценок, ваших реакций и слез. Но вы молчите, не подтверждая и не опровергая их надежд. И в конце концов, делаете реакции, которые от вас ждут, и тем укрепляете их надежды, зная что вы самозванец. Да, именно, самозванец.