Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута

Стратиот вытащил нож из дерева и неуверенно взял его туго перевязанной левой рукой, вдобавок к короткому мечу в правой.

– Бегите, я их задержу!

Не говоря ни слова, Йеро встал рядом с рыбаком, выставив вперед более длинное лезвие парамериона.

– К батибарису! Скорее! – Кирко, в нарушение всех писанных и неписанных правил, схватил Тиру за руку и потащил ее в направлении занимавшей большую часть переднего отсека трюма машины из соединенных заклепками и лужением бронзовых листов со включениями из горного хрусталя, отдаленно напоминавшей пропирон оставшегося наверху и вот-вот готового взорваться сифона.

Батибарис, будучи тайной, тем не менее не входил в состав мистерий. В несколько более простой форме, он был изобретен Осфо Мудрым, в свою очередь вдохновленным описанием водолазного колокола в одной из древних хроник. Все, что добавил Кирко, был энергетически чуть более осмысленный привод, да насос для подкачки свежего воздуха с поверхности. Вслед за Тирой, в узкую горловину входа, зиявшую в верхней половине полусферического носа батибариса, нырнули моряки. Кирко некстати замер – в скученном пространстве оставалось одно лишнее место.

– Йеро? – схоласт посмотрел вверх.

По ступенькам, глухо постукивая, скатилась отрубленная голова Алиэто.

– Кайро, Тира анасса! – последний боевой клич рыжебородого схоласта потонул в реве варваров-монолатристов [156] Монолатрист – поклонник одного бога. , взывавших к Одину, и топоте подкованных железом сапог по тиковым ступеням.

Кирко снял масляную лампу с бронзового крюка и бросил ее на пол. Стекло разбилось, горящее масло побежало к вымоченному в растворе помета дракона тросу с сердцевиной из длинных мешочков с тем же веществом в порошке, уложенному вдоль досок дна вокруг батибариса. Схоласт просунул ноги в отверстие, помогая себе руками и пятками, скользнул внутрь, и, затворив крышку, принялся на ощупь по одному закрывать эписпастры – бронзовые зажимы, герметически сдавливавшие кольцо из промасленной кожи по периметру крышки. Цилиндрическую внутренность судна озарил трепещущий свет еще одного масляного светильника. Вдруг весь батибарис оглушительно загремел. В паре мест в обшивке появились вмятины от ударов варваров. Раздался продолжительный и еще более громкий треск, за ним – гул воды и бульканье. Схоласт, пару раз основательно ударившийся о различные торчавшие предметы, подполз к манометру. Этот был сделан из закрученной в спираль медной трубки, слегка распрямлявшейся под давлением извне. Батибарис мог безопасно погрузиться на глубину в десять саженей, отмеченную соответствующим знаком на манометре. Больше – и бронзовый цилиндр с двумя полусферами на концах не выдержал бы воздействия гидростатических сил, вместо средства спасения превратясь в наполненный водой саркофаг. Бульканье стихло, так что стали слышны дыхание моряков и Тиры, поскрипывание кожаных уплотнителей, и странные звуки, издаваемые бронзовой обшивкой.

– Ахарно, Галео! По моему слову, тяните за красные рычаги! – напомнил Кирко двум морякам, ответственным за сброс груза.

Схоласт пытался сосчитать удары собственного сердца, пока кончик трубки не достиг отметки, но сердце колотилось слишком быстро. Наконец, манометр приблизился к отмеренному в предыдущих погружениях давлению.

– Сбросить груз!

Стратиоты дернули рычаги. От этого должны были втянуться вовнутрь стержни, до того продетые в кольца, соединявшие батибарис с прямоугольным куском дна Мудрости Осфо, утяжеленным толстым свинцовым листом. Но варвары могли успеть повредить механизм, да и от взрыва, освободившего подводное судно, стержням тоже досталось. Батибарис качнуло, кончик медной трубки дошел до метки, перевалил за нее, замедлился, и все-таки остановился.

– Гребцы, вперед!

Моряки, согнувшись, сидевшие лицом к лицу на узких скамьях вдоль стен, схватились за деревянные рукояти, внутри которых проходил привод, выкованный из стали и изогнутый последовательностью прямых углов – вверх, назад, вниз, назад – и так до кормовой полусферы, за втулкой в которой привод заканчивался механизмом, двигавшим лопастями двойного рыбьего хвоста. Каждый гребец сделал привычное движение, словно схватившись за рукоять весла, привод пришел во вращение, парные хвостовые лопасти закрутились друг другу навстречу, и батибарис поплыл, подобно бронзовому киту. Кирко лег на живот, так что перед его глазами оказалась пластина из горного хрусталя, за которой зеленела вода, и потянул руками за рычаги, управлявшие передними плавниками, направив батибарис параллельно поверхности. Рычаги подавались с большим трудом. Сзади хрустнуло.

– Я открыла первый лекифос с натровой известью, – сообщила Тира.

– Анасса, погаси лампу, – предложил схоласт.

– Почему? – голос Тиры неожиданно дрогнул.

– Огонь питается тем же в воздухе, что и наши легкие, – объяснил Кирко. – Нам нужно отойти подальше от кораблей, прежде чем всплыть. И поднять воздушную трубу.

Тира задула пламя. Теперь внутренность батибариса освещал только призрачный зеленый свет из немногих смотровых окон. Следя за глубиной, Кирко продолжал с усилием давить на рычаги, позади, под пыхтение гребцов, вал привода ритмично вращался. Полутьму озарила вспышка, подводное суденышко тряхнуло.

– Схоласт? Схоласт? – Кенеро тряс Кирко за плечо.

– Так, где мы остановились? Садись, садись, пиши, я просто задумался.

Кирко вдруг стало ясно, почему его преследовало ощущение пустоты на периферии восприятия. Когда Плагго метко определил, что атаксия расползается сама собой, как пожар или оспа, никто не сказал: «Это надо записать.»

– «Безудержный страх охватил их,» – подсказал писарь.

– «Страх охватил их, и они открыли ворота города, заключив мир с Эрманореко в обмен на сохранность их жизней, имущества, и клятву верности. Еще в одном городе, Ологито, поднялось восстание, и Эрманореко послал Корумо, чтоб тот его подавил. Корумо разрушил городские укрепления огненным оружием, и жители Ологито взмолились к нему о пощаде. Корумо согласился пощадить их, но приказал им немедленно выйти из города, имея с собою из всего необходимого только то, что автохтоны могли унести в руках. Жители Ологито вышли из города, неся в руках сокровища, изваяния богов, и драгоценные сосуды, ожидая, что варвары овладеют оставленным городом и разграбят его. Корумо же велел им бросить сокровища наземь и возвращаться в город к своим домам и ремеслам. Итак, даже не обнажив меча, он собрал неисчислимо богатую добычу, разделил ее между воинами, и, взяв с собою золотой венец, украшенный драгоценными камнями, – этот венец, ранее считавшийся утерянным, украшал алтарь гутанского бога Кернуно, – отправился в столицу. По прибытии он был восторженно принят народом и щедро награжден Птуо, внуком Мено, коего Эрманореко поставил епархом Толаборо. Маймуну Тролио же, разорившего гутанские святыни и обрекшего смерти многих почитаемых гутанами отшельников, – из тех, что наблюдает небесные светила, и из тех, что избрали безбрачный образ жизни, – Эрманореко изгнал в Нотэпейро. Так все земли варваров и колонии Адрамето и Артиасто оказались под началом Эрманореко и его епархов, и он не терял времени, чтобы созвать большое войско и пойти войной на Лимен Мойридио.»