Дарен Кинг - Boxy An Star

— Я люблю тебя, Коробок. И тебя, Звездочка. Дайте я вас обниму.

Звездочка говорит:

— Да, и займемся чем-нибудь нехорошим.

— Нет, — говорю. — Мы просто обнимемся. Я поэтому и говорю, что и с Коробком тоже.

Мы выходим на улицу из подъезда, прямо в ночь, потому что на улице уже ночь, такая вся тихая и синяя с оранжевым. Звездочка выходит первой. Я — сразу за ней. Мы спускаемся по ступенькам. Их ровно восемь. Они металлические, из металла. Ступеньки от двери подъезда в доме Коробка — прямо на дорогу. То есть не на дорогу, а на тротуар. Где ходят люди, которые пешеходы, а не где ездят машины, которые на дороге. Мы не пойдем по дороге, потому что это опасно, мы пойдем по тротуару, где нет машин...

— Звездочка, Звездочка, Звездочка.

Звездочка говорит:

— Что?

— Присмотри за мной, Звездочка.

— Присмотрю, да.

— Потому что здесь небезопасно, — говорю. — Очень небезопасно.

Звездочка говорит:

— Нет, Ствол. Здесь вполне безопасно. Этих, которые с ананасами на головах... их тут нет.

— Да, я вижу. Только тут все равно опасно, потому что здесь место такое — опасное.

Звездочка говорит:

— Никакое оно не опасное.

— Ты просто не знаешь, о чем говоришь. Я все понял, еще даже раньше, чем ты сказала, ну, то, что сказала, и я знаю, что ты хотела сказать, я всегда знаю, что ты хочешь сказать, а вот ты вообще ни во что не въезжаешь и даже не знаешь, о чем я тебе говорю и что я пытаюсь сказать. — Она вообще ни во что не въезжает и даже не знает, о чем я ей говорю и что пытаюсь сказать. Мы сначала шли по тротуару, где безопасно, и я понял все только потом, когда мы сошли с тротуара прямо на дорогу. — Слушай, Звездочка, — говорю. — А почему мы идем по дороге? Нельзя ходить по дороге. Нас тут задавят. Давай скорее уйдем с дороги, мы же все-таки не дебилы, хотя Коробок говорил, что дебилы. Ну, помнишь, когда он сказал, чтобы мы вылезали из-под его зеленого слоника, то есть из-под пакета с таблетками.

Мы со Звездочкой уходим с дороги, хотя там нет ни одной машины, потому что на улице ночь. А я все думаю про зеленых слонов. Хотя откуда тут взяться слонам, это же не зоопарк, так что им неоткуда тут взяться, и особенно — зеленым, потому что зеленых слонов не бывает, зеленые бывают только у Коробка, ну, он про них говорил, про зеленых. В общем, я думаю про зеленых слонов. И мне больше не страшно. Ни капельки.

— Слушай, Звездочка, — говорю. — А почему Коробок говорил про зеленых слонов?

— Без понятия.

— Он что-то такое сказал про зеленых слонов. Но ведь зеленых слонов не бывает. У него что, есть зеленые?

— Не знаю. — Звездочка пожимает плечами. — У Коробка есть столько много всего. Может быть, у него есть и слоны. Даже зеленые. Или люди, одетые в зеленых слонов. У Коробка есть все. Все, что хочешь.

— А почему тут на улице нет слонов?

— Потому что слоны по улицам не ходят, — отвечает мне Звездочка. — И вообще они в городе не живут. Я бы, если бы была слоном, точно не стала бы здесь жить. Я бы жила где-нибудь в другом месте. Подальше отсюда.

— А где в другом месте подальше отсюда? Слоны вообще где живут?

— Где-нибудь на природе. За городом.

— А почему на природе за городом?

— Потому что в городе страшно. Они боятся, слоны.

— Чего боятся?

Звездочка отвечает, немного подумав:

— Автобусов. И чернокожих людей.

— Ага, — говорю. — А почему они боятся чернокожих людей?

Звездочка говорит:

— Не знаю. Наверное, потому что считают, что все чернокожие — негры.

— У Коробка тоже были чернокожие, у него дома. Они что, все негры?

Звездочка говорит:

— Коробок сам чернокожий, и поэтому к нему всегда ходят такие же чернокожие. К нему домой. Все чернокожие так делают. Ну, в смысле, ходят друг к другу в гости. У них так принято. А вот негры они или нет, я не знаю.

Она замечательно все объяснила. Она вообще хорошо объясняет. Мне всегда все понятно. И мне больше не страшно. Ни капельки.

Хотя нет. Опять страшно.

— Звездочка, — говорю. — Мне опять страшно.

— А теперь-то с чего? — Звездочка хмурится и говорит; — Знаешь, Ствол, меня это уже достает. Ну, что тебе вечно страшно. Вот как тебя достает, что меня вечно тянет заняться глупостями.

— Но мне страшно.

— Я знаю, что страшно, потому что ты только об этом и говоришь.

— Ты ведь присмотришь за мной, правда, Звездочка?

— Присмотрю, Ствол, не бойся. Все хорошо.

— Правда все хорошо? Но если все хорошо, тогда зачем ты за мной присматриваешь?

Звездочка говорит:

— Потому что ты просишь, чтобы я за тобой присмотрела. Вот я и присматриваю. Потому что тебе страшно. А вовсе не потому, что с тобой все хорошо.

— Ага.

Она хорошая, Звездочка. Она всегда обо мне заботится. И присматривает за мной, когда нужно за мной присмотреть. Она идет рядом и держит меня за руку, вот как сейчас, как будто мы с ней — две бабочки, которые идут, держась за руки, и машут крылышками, вот так; вверх-вниз, вверх-вниз. Вот так они машут. Бабочки. А Коробок — он не бабочка, он мотылек, или да, тоже бабочка, но ночная, потому что он черный, и не присматривает за мной, потому что делать ему больше нечего, что ли, у него столько дел, ну, которые ему надо делать, вот он их и делает, свои дела. А не свои — нет, не делает. Потому что он очень занятой человек.

— Звездочка, слушай. Ведь ты меня держишь за руку?

— Держу, видишь. Вот так. Прямо за руку. Как будто мы двое влюбленных, гуляем по городу ночью. Только мы не «как будто», а прямо всамделишные влюбленные.

— Но я...

— Что?

— Я не чувствую, как ты меня держишь.

Звездочка говорит:

— Это все из-за стразов, Ствол. Ты же знаешь.

— Да, я забыл.

— А вот я не забыла. Я все помню. Всегда.

— Тогда почему...

Она пожимает плечами.

— Да, почему, — говорю я. — Обними меня, Звездочка.

— Да.

Она обнимает меня. Крепко-крепко. Двумя руками. Тут, на улице, ночью. Мы стоим, прижимаясь друг к другу, почти касаясь друг друга носами. Я вижу ее, мою девушку. Близко-близко. Вижу, что она меня обнимает. Но вообще ничего не чувствую.

Звездочка говорит:

— Я тебя обнимаю. — Она уже долго меня обнимает, — Чувствуешь, как я тебя обнимаю?

— Нет, — говорю. — Я вообще ничего не чувствую.

— А ты попробуй. Попробуй почувствовать. Потрогай мою грудь.

— Нет, — говорю. — Не буду я ее трогать на улице, а то тебе снова захочется всяких глупостей.

— Ну, просто потрогай меня.

— Я тебя трогаю.

— А теперь попробуй почувствовать.

— Нет, — говорю я. — Не чувствую. Я вообще ничего не чувствую. Звездочка. Как-то мне непонятно. Я люблю тебя, сильно-сильно люблю, но я совершенно тебя не чувствую. Я вообще ничего не чувствую.

— Тогда тебе надо есть ешки, а стразы — не надо.

— Э... слушай, может, пойдем?

Звездочка говорит: