Андрей Ханжин - Рассказы

(К фотографии Бомбера)

Паша Бомбер и «Прочие нужды» в студии на записи альбома. Предполагаю, что Бомбер под циклодолом, поскольку в ту пору данное фармакологическое средство было его главным вдохновителем.

Клянусь могилой Яна Кертиса, ни здесь, в местном красном халифате, ни за океаном, ни за проливом — не было команды убойнее, чем «Прочие нужды»!

Из статьи в «Новой газете» узнал, что Бомбер отсидел, откинулся и подался в религию. Крышняк, по ходу, совсем протек. Бывает. Я вот тоже целый год в Нило-Столобенском мужском монастыре прожил. Сантим знает почему. Тоже череп скосоебило от лошадиных доз.

Случай из панк-лайфа. 1991. Лето. Тушино. Канал им. Москвы. В гастрономе — о чудо! — продают «Абрикосовый аромат»: емкость 0,7л, 18?. Я и Бомбер. Душно. Жара.

Бухаем на берегу канала. Бомбер с «ирокезом» и одет соответственно прическе. На мне кожаные штаны, боты и майка без рукавов с логотипом «Коба» («Нам приходилось плевать на историю»). У Бомбера в рукаве арматура.

Пьяные совсем.

Плетемся в гастроном, берем еще два батла и пытаемся удалиться во дворы, в тень.

По ходу нашего движения — бандитское кафе. Из кафе выходят два братэллы и направляются к красной «шестерке», мимо которой мы как раз проходим. Один из них, открывая дверь авто, бросает: «Панки — пидарасы». Я, особо не отвлекаясь, тут же отвечаю: «Сам ты пидарас». Идем дальше.

Бомбер идет по проезжей части, я — по тротуару. Братки разгоняются и крылом подрезают Бомбера. Паша совершает какое-то дикое сальто и, как жаба, шмякается на асфальт. «Шестерка» набирает скорость.

Тогда я, автоматически, как гранатометатель, запускаю им вдогонку батл «Абрикосового». Батл попадает в заднее стекло и полностью его выносит.

Авто тормозит резко. Бомбер поднимается, ни хуя не понимая: «Че это было?». Братишки сдают назад и оказываются между мной и Бомбером. Выходят.

Я кричу Бомберу: «Паша, ебошь!» Паша вываливает арматуру и напрочь расхуячивает им лобовое. Фраерки оторопели. Я за одним погнался, хотел второй батл об башку его рассадить. Но тот шустро бежит.

В это время второй скрутил ни хера не соображающего Бомбера, запихнул в машину и дал по газам. Я думаю: «Пиздец Паше».

Где искать?

Пошел к местным урелам. Те, за ящик пива, взялись помочь в поисках. Ландскнехты, блядь. К вечеру обнаружили «шестерку» во дворах на Сходне, возле входа в бомбоубежище. Но более — ничего.

Ну где еще быть Бомберу, как не в бомбоубежище! Пытали его братки. Добивались моего имени. Ни хуя не сказал Павлик проклятым буржуинам. Не помнил он ни хуя.

А потом сбежал. Выполз через вентиляционную шахту. И ко мне явился. Грязный, как черт. Смеялись.

ИНДЮКИ

Рок-фестиваль «Индюки», проходивший в Сокольниках, в том самом конструктивистском здании ДК, я помню смутно. Точнее, я запомнил лишь короткие эпизоды — и вот эти отрывки очень скупы и чрезвычайно смутны.

Сдается мне, что мы выдвинулись туда с Шубом. Точно! Выступление Ника Рок-н-Ролла устроителями не планировалось, поэтому на сцену я не собирался. Собственной программы у меня никогда не было, хотя песни имелись. Но в ту райскую эпоху я был осчастливлен таким похуизмом в отношении собственного творчества, что мысль о каком-то целенаправленном конвертировании даже не приходила мне в голову. Я находился в состоянии перманентного сбора собственного коллектива. А для удовлетворения потребности высказаться мне вполне хватало ораторских выступлений в составе Никовской «Кобы». К тому же потребность высказаться была не единственной и даже не главной моей потребностью. Так что вкрапления пессимизма в агрессию Ника — я полагал, были достаточными. Не то, что бы я скромничал… Нет, этим заболеванием я не страдаю. Просто мне было по хую — жизнь не разделялась на сцену и зрительный зал. Я знал, что я участник жизни вообще, и все эти сценические понты были мне до фонаря. Какая, в общем, разница — в какой именно форме и с какой мыслью ложил хуй на прогрессивное человечество.

Так вот, да, точно, поперлись мы на это мероприятие с Шубом. Понятно, что никаких билетов мы приобретать не намеревались, потому как — в падло. Завтра в ад — какие на хуй контрамарки! Шуб замыслил отловить Ревякина на тему препровождения нас в зрительный зал. «Калинов мост» тогда преподносился устроителями зрелища в виде козырного туза всей фестивальной программы.

Подошли к ДК часа за два до начала действа. У входа топчется толпа жаждущих получить дозу альтернативного музона граждан разного возраста и пола. А к служебному входу действительно направляется «Мост» со своим нежным фронтменом во главе. Хотя какое отношение имели к альтернативе участники «Калинова моста», мне и теперь не совсем ясно. Ну съехала у парня крыша на теме, что вселился в него дух Джима Моррисона… Бывает. Не он первый, не он последний. Впрочем, кассу он тогда собирал исправно. Да и вообще — индипэньдъэнт индипэндъэнтом, а кушать хочется всегда. Ладно. Хотя именно так и начинается разложение идеи — с элементов шоубизнеса. Ладно.

Шуб подходит к Ревякину — а они в свое время ну очень сильно были знакомы по Сибири — и протягивает ему клешню: «Привет». Я даже подходить не стал. Человека-Ревякина я совсем не переносил. Видимо, по причине схожести наших мерзких натур. Он мне сам, издалека так, кучерявой головушкой кивает, а Шубу ручонку жеманно протягивает… Надо сказать, что в ту пору Ревякин модно и эпатажно антисемитствовал. Может начитался чего и головенку повредил, может от рождения ущербным себя чувствовал, не знаю. Но весь он из себя был такой исконно-русский поц, на семита Моррисона действительно похожий. А Шуб-то, прости господи — еврей. Причем конкретный такой евреище! — с ярко выраженной национальностью. Короче, Ревякин жеманно, вроде как для лобызания, протягивает Шубу ладошку и, наклонившись, что-то шепчет ему на ушко, спутавшись своими кудряшками с шубовскими патлами. Не знаю, что он там ему прошептал, но реакция Шуба была неожиданной. Резко и точно он пизданул Ревякина левой в печень, от чего тот охнул и опал, как мешок со стихами. А Шуб развернулся и зашагал прочь. Мероприятие больше его не интересовало.

— Жиды сраные, охуели совсем! — прорычал махровый еврей Шуб, — пошли они на хуй, исполнители эти, вместе со своими устроителями! Наплодили пидоров…

В этот момент кто-то подцепил меня под руку. Можно сказать, что в тот период времени я был еще практически трезв, ну, почти трезв, поэтому без труда опознал в подцепившей меня барышне директрису киевской группы «Квартира 50» — Катюху. Рядом с ней, переминаясь, как медведь, стоял Леха Соколов — ее так сказать кавалер. Ну, Катюха мне всегда нравилась. И как женщина тоже. Такая продвинутая киевлянка — жгучая, мягкая, альтернативная и любвеобильная. Не в смысле легкодоступная, отнюдь, а в смысле — душевная, уютная такая герла. Как теплая вода. А вот о Лехе Соколове необходимо сказать несколько слов отдельно.