Чарльз Буковски - Возмездие обреченных

— Пусть немного отмокнет, — кивнула она на кастрюлю, — потом я быстренько отварю сосиски.

Том хлебнул джина.

— Милая, ты просто старая пьянчужка, старая пьяная баба…

Слезы все еще стояли у нее в глазах.

— Ну да, конечно… Только кто, интересно, сделал меня такой? Отгадай с одного раза!

— Легко, — сказал Том, — два человека: ты да я.

Елена приложилась к свежей бутылке. Потом еще, и слезы исчезли. Она слабо улыбнулась.

— Слушай, у меня идея! Я могу пойти работать официанткой, ну, или что-то в этом роде… А ты смог бы отдыхать иногда… Как думаешь?

Том взял ее руку в свою.

— Спасибо, ты хорошая, но пусть все останется как есть.

Слезы снова появились на ее глазах. Но они только украшали ее, особенно когда она пила свой джин.

— Томми, ты все еще любишь меня?

— Конечно, милая, ты самая лучшая и прекрасная.

— Я тоже люблю тебя, Том, сам знаешь…

— Знаю, малыш. Давай выпьем за это!

Том поднял свою бутылку. Елена подняла свою.

Они чокнулись и припали каждый к своей пинте.

А в спальне Роб и Боб смотрели телевизор, включив громкость на полную катушку. Шел очередной сериал со смехом за кадром. И люди за кадром все смеялись, и смеялись, и смеялись.

Я сидел за стойкой бара «Восьмой пункт», ни о чем, собственно, не думая, разве что о том, что вот сижу и пью виски напополам с водой. Наверное, это потому, что Мария мне всю плешь проела из-за того, что я задумал брать уроки пилотирования. Да, в общем-то, она постоянно ко мне цепляется, по любому поводу. Не поймите меня превратно, в принципе, она нормальная, но ведь в мире полно таких нормальных душ, просто жизнь такова, что приходится вертеться, как ужу на сковородке. Ну, в общем, вы меня понимаете. Короче, было уже поздно, и я сидел рядом с каким-то старым чудаком в оранжевой водолазке и шортах. Он все поглядывал на меня и улыбался, но я игнорировал все его прихваты. Не хотел ввязываться в эти кабацкие базары. Я считаю так: коли приходится вертеться, как ужу на сковороде, то лучше остерегаться всякой лишней туфты. Нужно дорожить временем, так ведь? Только вот этому чудиле не терпелось. И в конце концов он заговорил — и, естественно, со мной.

— По вашему виду можно сказать, что вас что-то тревожит, — начал он.

— Оно так и есть, — откликнулся я.

— А что такое? — зацепился он.

Я посмотрел на него. Глаза у старикана были так близко посажены друг к другу, что просто хотелось дотянуться и развести их, будь они неладны.

— Я хочу летать, но не могу.

— Почему?

— Почему? Ну, во-первых, я должен научиться, для начала!

— Я могу летать, — спокойно продолжал старикан, — но я никогда этому не учился.

Пришлось подозвать бармена и заказать виски с водой для себя и пива для моего приятеля. Он пил дешевое пиво. Может, поэтому и глаза у него были в кучу — гнилое пиво.

— Верится с трудом, что вы умеете летать, и при этом еще никогда этому не учились.

— Я могу рассказать, если хотите, — предложил он.

— Думаю, другого выхода у нас нет.

Он улыбнулся и после легкой заминки сказал:

— Ну что ж, тогда слушайте.

Женщин в баре все равно не было, по телевизору тоже ничего интересного — новый президент, улыбаясь и слегка подергивая головой, пытался держать марку. Как и его предшественник, он признавал, что не все идет правильно, но даже так, как оно идет, это уже хорошо.

— Это началось, — начал сосед, — когда мне было около пяти лет. Как-то в субботу днем я сидел в своей комнате, другие дети играли где-то, родители тоже ушли…

— И тут вы обнаружили свой стручок?

— О нет, это было намного позже. Пожалуйста, дайте мне рассказать…

— Пожалуйста.

— Я просто сидел на своей кровати и смотрел через окно во двор. Мысли мои были непоследовательные и бесформенные…

— Рано вы начали.

— Да, это-то я и пытаюсь вам рассказать. Я сидел там — и вдруг мне на руку села муха. На правую…

— Да?

— Да! Обыкновенная мерзкая муха: жирная, тупая и агрессивная. Я согнал ее. Она отлетела на несколько дюймов, покружила, злобно жужжа, затем снова плюхнулась мне на руку и ужалила…

— Ох, и ни хуя себе!

— Да… вот так. Я замахал руками, муха закружила по комнате. Она рассердилась еще пуще и яростно гудела. Руку ломило от боли. Я и понятия не имел, что мушиный укус может быть таким болезненным.

— Послушай, — сказал я, — мне надо идти домой. У меня жена, чуть что, надувается, как неебаная жаба, и скачет вокруг — хуй отвяжешься.

Но он будто вовсе и не слышал меня.

— В общем, я ненавидел эту муху, ненавидел ее ошеломляющее бесстрашие, ее ничтожное самомнение и воинствующую тупость…

— Тебе не хватало хлопушки для мух.

— Как я ее ненавидел! Я осознавал, что она не имеет права так поступать. Я горел желанием убить ее, потому что чувствовал, всем нутром, что она хочет прикончить меня.

— Все имеет место быть — и любовь, и мухи.

— Я следил за ней. Муха уселась на потолок и стала ползать по нему. Она чувство вала себя в совершеннейшей безопасности, из нее перло чувство превосходства. Самодовольная падла расхаживала по потолку, а я сидел и постепенно наливался гневом. Я должен был убить эту суку. В самой глубокой расщелине своей души я ощущал присутствие этого безумного желания — уничтожить ее. Тело мое стало содрогаться, вибрировать, затем меня словно бы пронзил электрический заряд — и вдруг ослепила вспышка белого света!

— Да, видно, эта муха действительно тебя достала.

— И тогда я почувствовал, что мое тело поднимается, ПОДНИМАЕТСЯ! Я вознесся к потолку, размахнулся и прихлопнул тварь ладонью. Я был поражен ловкостью и молниеносностью своих движений. И тут же ощутил, что плавно опускаюсь на пол.

— Что же было дальше, старик?

— Дальше я сходил в ванную, вымыл руку, вернулся и сел на кровать.

— Надеюсь, после всего, что случилось, мухи больше не тревожили тебя?

— Нет, они нет. Но когда я попытался снова взлететь — ничего не получалось. Я пробовал еще и еще — голый номер.

— Возможно, нужен был мушиный укус, чтобы запалить твою ракету.

— Я не отступал, пробовал снова и снова, я мобилизовал все свои силы, но так и не полетел. Сначала я не сомневался, что это действительно случилось со мной, но со временем мне стало казаться, что, наверное, мне почудилось, что у меня просто крыша съехала на какое-то время.

— А как сейчас самочувствие?

— О, я в порядке, и настаиваю на том, чтобы угостить тебя выпивкой.

Еще выпить? Странно, я только что сам подумал об этом. Он словно почувствовал. А может, это всего лишь проделки семантики.

— Идет, — сказал я.

Когда выпивку доставили, разговор прервался. Однажды я встретил в баре парня, который утверждал, что питается своим собственным мясом. Я всегда с легкостью принимаю всю эту галиматью, и с такой же легкостью тут же забываю.