Маргарита Шелехова - Последнее лето в национальном парке

Во враждебное зарубежье его явно не пускали, и через полчаса он исключил меня из состава своих избирателей, решив не растрачивать чары впустую. Юмис, напротив, остался весьма доволен мной, поскольку я нарушила под благовидным предлогом приезда старого Барона строжайший запрет его супруги (не подносить!), и ему не пришлось рыскать по деревне в поисках утренней рюмочки.

Я показала Генриху турбазу, где была масса всяческих удобств — библиотека, газетный киоск, телевизор, летний кинотеатр, спортплощадки и душевые с гладильней. Можно было ходить в местную столовую, но мы посещали только маленький бар с огромным мобилем в виде соломенной утки под низким потолком. Туристов было великое множество, но они, странным образом, почти не просачивались за пределы турбазы. Дня два их инструктировали, как нужно отдыхать, делая всем подряд, на всякий случай, показательное искусственное дыхание, а потом уводили в дальние походы. Возвращались они уже парами, готовили веселый самодеятельный концерт и уезжали восвояси. Им было не до леса, но в их распоряжении были кустистые поляны вокруг базы, где постоянно горели прощальные костры и прощальные поцелуи.

Еще в прошлом году по вечерам на турбазе играли ленинградские музыканты, и мы ходили любоваться на высокого бородатого музыканта Сан Саныча, руководившего оркестриком с упоительной элегантностью.

Музыка начинала играть во время вечерней дойки, и молоденькая жена Сан Саныча тут же являлась к Жемине за молоком со светлой веревицей на чистом лбу и в длинном льняном платьице с красной вышивкой по подолу. Она становилась у большого бидона с крошечной дырочкой на боку, залепленной эпоксидной смолой, а Юмис всегда крутился рядом и тяжко вздыхал от невыносимой прелести этого зрелища.

Сейчас же на турбазе организовали дискотеку, и по вечерам крутили магнитофонные записи, а киевские диск-жокеи, неизвестно как оказавшиеся так далеко от Украины, завывали в музыкальных паузах неестественными голосами, путая английский с малоросским и мешая видео-зрителям в соседней пристройке наслаждаться воплями американских ментов из «Полицейской академии».

Генрих рокотал приятным басом, регулярно подтверждая в ходе разговора свою репутацию злостного циника, случайно не унаследованную сыном. Мы прикупили в киоске свежих газеток и заглянули в фойе центрального здания, где небольшая группа туристов напряженно ждала перед голубым экраном окончания беседы ведущего тележурналиста с упитанным господином в темно-сером.

— По-моему, это Петр Ильич Иванов, заведующий сектором легкой промышленности — сказала я Генриху, поразив философа недетской осведомленностью.

В этот момент беседа кончилась, и на голубом экране появилось долгожданное мгновение весны — одно из семнадцати возможных. Мы ушли погулять вокруг главной клумбы с оранжевыми тагетесами, именуемыми на Руси бархатцами, а потом присели на лавочку взглянуть, что пишут сегодня в самой центральной газете. Генрих открыл газету и издал приятное ржанье, а дальше мы уже хохотали вместе, потому что уже лет пять, как я тоже начинала чтение газет с заголовков, подставляя их под воображаемое неприличное изображение — было такое развлечение в наши времена у интеллигентных людей.

К концу экскурсии мы вполне притерпелись друг к другу и раскланивались у почтамта весьма церемонно и почтительно. Лет через десять, уже смертельно больной, он издаст небольшую книгу рассказов «Путешествие по эпохам», и они поразят меня не только безыскусной правдивостью и предельной точностью описания деталей, но и своим неожиданным простодушием. Один Бог знает, где искать нас настоящих — быть может, так важен тот единственный миг, когда мы, сбросив пестрые одежды, как капустные листья с материнского огорода, последний раз всплываем на поверхность Леты и смотрим на зеленые берега?

В нашем дворе стоял звериный рев, и дачные старушки, поджав зады, разбегались по своим комнатам.

Было абсолютно ясно, что снова появился Виелонис, немолодой спившийся художник, промышлявший теперь мелкой спекуляцией. Этот приземистый квадратный тип с непомерно волосатым брюхом терпеть не мог старух, и, узрев на своем пути какую-нибудь мирную усохшую старицу, тут же начинал поливать ее густо и отборно.

К ужасу стариц он частенько селился в замызганной зеленой палаточке на огородных задах под самым холмом, и с этого плацдарма терроризировал не только почтенных дачниц, но и проходящих по двору молодиц, зазывая последних зычным ревом заглянуть в свое сомнительное жилище. Место, куда он ежегодно ставил палаточку, обозначалось по весне необычайно густой и сочной травой, поскольку ночевки в пьяном виде на сырой земле кончались — пусть бог простит за трущобный натурализм — элементарным недержанием мочи.

Этот вонючий господин был давним партнером свекра нашей хозяйки по янтарному бизнесу — Виелонис где-то доставал левый янтарь, а Станислав распространял его среди туристов, желающих подлатать обувь в маленькой мастерской у турбазы. Подметки у туристов горели от активного образа жизни синим пламенем, и недорогие янтарные сувениры пользовались большим успехом, но время от времени у Станислава в бизнесе случались проколы, и он отсиживался в ближайших к дому можжевельниках, пока его партнер ревел на дворе, требуя своей доли. Как-то раз в наказание Виелонис попытался увести у Станислава козла, но Станислав углядел это из можжевельников, и старики крепко подрались, вырвав друга у друга по клоку волос и примяв невинное животное. Впрочем, изначальная невинность козлов ставилась под сомнение еще в библейские времена.

Появление Виелониса рассматривалось в деревне как стихийное бедствие, поскольку он успел за свою жизнь напакостить в каждом дворе Пакавене, и единственным человеком, которого он боялся, была моя подруга. Их первая, но до сих пор не забываемая в деревне встреча, произошла на кухне нашего дома, где Баронесса жарила лисички. Внезапно возникший сзади Виелонис предложил услуги прекрасной незнакомке достаточно прямо и определенно, но реакция Баронессы отличалась завидной скоростью, и поворачивалась к кавалеру она уже вместе с раскаленной сковородой. Отступая назад, Виелонис не углядел порога и скатился по каменным ступенькам, сломав ребро. С тех пор в деревне про Баронессу говорили так: «Это та, которая Виелониса…», а Виелонис, встречая Барона, каждый раз хмуро спрашивал:

— Это твоя баба? — и, получив утвердительный ответ, тут же давал ценный совет, — разводись!

Отвлекшись от старушек, Виелонис сделал мне громкое неприличное предложение, а я тихим ровным голосом указала ему спасительный путь. Это был наш обычный беззлобный ритуал — я искренне восхищалась его порочностью, а он, прекрасно сознавая мощь своего отрицательного обаяния, обрушивал ее на мою персону всякий раз, когда мне не удавалось увернуться. Выражался он весьма заковыристо, и старушки, несмотря на искреннее возмущение, слушали его всегда с искренним интересом.