Семен Скляренко - Святослав

Но Калокир спрятался и не выходил из лодии, пока херсониты не убрались восвояси. Казалось, ему даже неприятно было присутствие земляков. Только после того как херсониты сели на коней и с гиканьем умчались в поле, Калокир вышел на берег, чтобы размяться.

«Тяжко жить человеку без племени, без родной земли», -подумал Святослав.

Когда же Калокир предложил князю пройтись по косам -ему-де надо что-то сказать, – князь Святослав не пожелал идти, отговорившись тем, что занят с воями, а с василиком побеседует уже в Болгарии.

Долго еще стоял Калокир на ослепительно белой косе, похожий в своем черном платне на высокое пугало, и все глядел и глядел на безбрежное море, на выплывшие из-за небосвода тучи, на волны.

К вечеру все лодии собрались у белых берегов и еще засветло поплыли к острову Елферия, чтобы там, в полной безопасности, наполнить бочки пресной водой и осмотреть перед далеким плаванием мачты, реи, ветрила.

На рассвете, едва затеплилась в небе денница, на лодиях подняли якоря и поставили ветрила. Под свежим утренним ветром лодии, точно расправившие крылья чайки, отрывались одна за другой от белых берегов и выходили ключами в безбрежное Русское море.

На темно– синем небосклоне, где еще не угасли звезды, вырисовались очертания щогл и парусов, а далеко по морю неслась тревожная перекличка голосов да скрип весел в уключинах.

Сделав большой полукруг, лодии развернулись по четыре-пять в ряд и, то взлетая на высокой волне, то вместе с ней утопая в бездне, направились на запад.

Море в этот предрассветный час, точно утомившись после бессонной, шальной ночи, казалось гневным, злым. На востоке едва заметно прорезывалась золотая ленточка зари. Низко над морем мчались разорванные в клочья облака. С шумом и плеском вздымались и вздымались из морских глубин валы; порываясь куда-то вперед, мчались разгневанные волны. Они рассыпали соленые холодные брызги и сбивали серую пену. А над самыми волнами, порой касаясь крылом воды, метались испуганные чайки и кричали: «Ки-и-ги… Ки-и-ги!…»

Вдруг по небу поплыли сиреневые, потом розовые и, наконец, голубые ленты. И тотчас погасли, словно провалились в пропасть, все звезды; только одна из них, ясная, с зеленоватым отблеском, точно драгоценный изумруд, трепетала еще, как пойманная в сети рыба, и тоже погасла. Последние клочья разорванных облаков упали на волны росою, небо стало прозрачным, голубым, дыхание ветра теплым, над морем воцарилась тишина -волны улеглись, чайки умолкли. И тогда на краю неба вспыхнула, загорелась и поднялась золотая корона, еще какой-то миг – и корона превратилась в раскаленный багряный круг, еще миг – и над небосклоном уже сияло солнце, такое жаркое, такое ослепительное, что на него больно было смотреть…

На лодиях никто не спал: кто занимался уборкой, кто возился с ветрилами, кто готовил оружие – чистил щит, острил копье, точил меч – а кто готовил пищу, – все, следуя обычаю, встали, чтобы встретить поднимавшееся из-за небосклона ярило. Ведь солнце – подарок богов, солнце – жизнь, радость, счастье. Все произносили слова молитвы:

Солнце! Ты уходишь от нас – и наступает холодная темная ночь, Солнце! Ты встаешь – и вокруг появляется жизнь, зацветает земля и радуются люди. Спасибо Перуну, что каждое утро посылает нам солнце. Славим тебя, ясное, горячее, жизнь дающее солнце!

Князь Святослав, умывшись холодной соленой водой, стоял, как и его вой, на носу лодии, слушал эти слова, и душу его охватывали трепет, радость, счастье жизни.

В то время как князь Святослав на пятистах лодиях, с двадцатитысячной ратью плыл по Днепру к Русскому морю, вой земель Руси, которых было тысяч тридцать, во главе с князем Улебом и воеводой Свенельдом двигались к Дунаю сухопутьем.

Тут, в поле, им следовало остерегаться печенегов, четыре орды которых кочевали между Доном и Днепром, а еще четыре, во главе с каганом Курей, рыскали у порогов и на правом берегу Днепра.

На низкорослых, но бойких и неутомимых лошадях печенеги тучами мчались по степи без всяких дорог, останавливались на ночь улусами, а тем временем подтягивались на кибитках жены с детьми и скарбом. А наутро лишь одинокий дымок, примятый ковыль да конский навоз оставались на том месте, где стояли печенеги.

Вой Руси, конечно, не боялись этих орд, не страшно было бы столкнуться и со всеми ими сразу. А все-таки, начиная с самого Киева, далеко впереди, так, что его не было даже видно, ехал, рассыпавшись широким полукругом, дозор. Ехал дозор и вдоль Днепра, и на западе, со стороны поля. По двое, по трое всадники подвигались полем, а завидев высокий древний курган, подъезжали к нему, лошадей пускали пастись, а сами взбирались на вершину и долго, приложив руки ко лбу, чтобы защитить глаза от слепящих лучей солнца, смотрели вдаль.

Широкое, бесконечное поле лежало перед ними, в эту весеннюю пору еще такое свежее, пахучее, устланное травами, усыпанное цветами. В долинах, которые виднелись то тут, то там среди поля, еще серебрились озера талой воды; на их берегах качались под дуновением ветра и шумели камыши; по земле стелилась молодая, сочная трава гусятница, которая в самую жару освежает ноги. А чуть повыше, среди волнующей травы, желтыми и красными огоньками ярко горели тюльпаны, мерцали голубые гиацинты.

Поле было бескрайним, необъятным, исполненным величественного покоя, не нарушаемого ни единым звуком. Оно напоминало тихое безбрежное море; только высокие курганы, синевшие вдали над Днепром, длинными рядами тянулись по всему полю и свидетельствовали о том, что не всегда здесь было так тихо и спокойно, что земля, где теперь так буйно росли травы и рдели цветы, полита человеческой кровью.

И сейчас, пристально вглядываясь в бесконечную даль, дозорные следили, не появится ли где враг, чтобы предупредить своих воев и не проливать даром человеческую кровь. Но поле оставалось безлюдным. Вдали проплывали табуны, однако это были неоседланные, дикие кони. Должно быть, испуганная ими, круто повернув, мчалась прочь горбоносая сайга. Далеко в поле, точно воины, шагали дрофы; на кургане рядом с дозорными выползал из норы и начинал свистеть суслик; из травы вспархивали, словно по невидимым ступенькам поднимались в небо жаворонки и повисали так высоко, что их нельзя было уловить глазом. Тихо, спокойно было в поле.

И все– таки печенеги рыскали и в поле, и у берегов Днепра. Часто на рассвете дозорные наталкивались на огнище, под серым пеплом которого еще тлел жар, широко вокруг была вытоптана трава, валялись объеденные кости. Печенеги были где-то близко, за небосклоном. Они знали, что в поле движется рать князя Святослава, но знали также, ее силу, а потому убегали. Пристально вглядывались в даль дозорные, вслед за ними осторожно двигались вой.