Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

Загит начал обтесывать черемушину, но топор так и валился у него из рук, глаза слипались сами собой.

– Топорище ближе к топору держи, – посоветовал Хаким, – так удобнее…

Приделав вязки, Загит вынес сани во двор и, собрав оставшиеся на полу щепки, бросил их в чувал.

– Давайте чаю попьем, – устало сказал Хаким. – Мать, ты подымешься?

Но Мугуйя лишь застонала в ответ. Загит расстелил на полу скатерть, и все уселись вокруг нее. Хаким вывалил на поднос дымящуюся картошку, разделил ее поровну между детьми.

– А хлеб? – робко спросила Гамиля.

– Хлеб уже ели сегодня, пусть на завтра останется, – отец тяжело вздохнул.

Раскрошив свою картошку в чай, Загит выпил похлебку и от усталости еле сидел у скатерти. Остальные дети ели картошку с солью и старались растянуть удовольствие.

– Наелись? – по привычке спросил Хаким, когда на скатерти не осталось даже картофель ной шелухи. Дети молчали. Хаким помолчал и погладил рыжеватую, с проседью, бородку. – Неблагодарные вы… Не дай бог лишиться и этой еды, что тогда станете делать? Слава аллаху за эту картошку, без нее сейчас, как волки, выли бы! Закрой-ка вьюшку, – приказал он Загиту. – Да не забудь сказать «бисмилла» на пороге, что бы бес не попутал!

Не обуваясь, Загит выбежал и стал подниматься на чердак по шаткой, приставленной к стене лестнице. «Бисмилла, бисмилла», – повторяя он, влезая на каждую следующую перекладину. В темноте он еле нащупал чугунную вьюшку, закрыл чувал и, дрожа от страха и холода, спустился обратно. Дети уже ставили посуду в передний угол, а Хаким все сидел на том же месте, задумчиво глядя на тлеющие в чувале угольки. Затем обернулся к детям.

– Аптрахим, иди-ка сюда! – позвал он.

Мальчик быстро подбежал и вскарабкался к отцу на колени. Хаким погладил любимого сына по голове, поднял его, уложил на нары рядом с матерью и стал пристраиваться рядом.

– Ложитесь, пока сыты! А то опять есть за просите…

Дети только того и ждали. Гамиля легла в ногах, а Султангали и Загит – в изголовье у родителей, постелив на нары облезлую телячью шкуру и укрывшись старым тулупом. В доме наступила тишина, и тотчас стало слышно, как воет на улице ветер, из окна, затянутого брюшиной, тянет холодом. Где-то на деревне неистово заливалась лаем собака, по стенам ползали, тихо шурша, тараканы, пахло копотью.

– Слышишь, как мыши пищат? – шепнул на. ухо брату Султангали. – Как ночь – так пищать начинают, слышишь?

Но Загит уже спал, и только скрипела, качаясь от стены к стене на прибитом к потолку, крюке, деревянная люлька с маленькой Фарзаной.

Мугуйя больше не вставала. Обняв ребенка, она неподвижно лежала на нарах, глядя в одну точку, и даже не стонала больше. Один только раз она ответила мужу на вопрос, почему лежит:

– Смерти жду… Аллах скоро пошлет мне ее.

И поняв, что уговаривать ее бесполезно, Хаким махнул рукой и ушел на прииск. Три дня у детей не было во рту ни крошки, если не считать маленького кусочка лепешки, который принес откуда-то Загит. К концу четвертого дня отец вернулся с пустыми руками и, взглянув на детей, молча взял топор и вышел во двор. Через полчаса он принес зарезанную телку и, так же молча разделав ее, опустил в котел почти половину туши. И хотя всем было жалко, что телку зарезали, но мысль о наваристом мясном бульоне и вкусный запах, идущий от котла, разом подняли настроение. Даже Мугуйя, повернувшись лицом к весело потрескивающему огню, слабо улыбнулась, глядя на рассевшихся вокруг чувала детей. Сам Хаким забыл сегодня свое верное правило: «Съешь крошку, через час сможешь отщипнуть еще, а если съешь все сразу, то через час и отщипнуть будет нечего!», он вставал и мешал в котле ковшом, и ему казалось, что мясо варится что-то слишком долго. Наконец он снял котел с огня и, вытащив мясо, стал делить: отнес Мугуйе большую чашку с бульоном, положил рядом с собой толстый шейный позвонок, а остальное раздал ребятам.

– Хлеба вы у меня не видите, так хоть мяса нажритесь до отвала! – сказал он.

Султангали первым съел свою долю, дочиста вылизал деревянную чашку, где лежало мясо, и подошел к старшему брату. Загит, с трудом доевший один из двух своих кусков, протянул второй:

– Съешь за меня, Султангали…

– Ешь сам! – крикнул Хаким. – Этому об жоре, даже если целую корову скормить, и то мало будет! И как в тебя только влезает? Никогда я тебя сытым не видел! – сердито повернулся он к сыну. – И мяса давал тебе в хорошие времена, сколько душа просит, и хлеба, и топленым молоком поил, а ты все требуешь – дай да дай! Нет, тут дело нечисто – или ты перед едой не молишься как следует, или у тебя в животе шайтан поселился! Надо будет тебя к курэзэ сводить…

Но, утолив голод, Хаким стал добродушнее, чем обычно, и, кроме того, еда так разморила его, что и ругаться было лень. Он оглядел детей:

– Ну как, наелись?

– Наелись, атай, наелись! – ответили они нестройно.

– Дурное дело оставили?

– Оставили, оставили!

– Ну, тогда помолитесь и ложитесь спать…

– Слава аллаху, пусть он пошлет мне еду, а я буду есть! – сказал Султангали. Загит пока чал головой.

По обычаю, братья легли рядом, на краю нар.

– У тебя живот не болит? – озабоченно спросил Загит.

– Не-ет…

– Может, у тебя там в самом деле злой дух?

– Ну тебя! – сердито отвернулся Султангали

Загит полежал немного молча и снова толкнул брата в бок.

– Султангали, а Султангали?..

– Чего тебе?

– Повернись-ка! Чего скажу…

– Сам только что дразнился, а теперь хочешь, чтобы я с тобой разговаривал… – обижен но засопел Султангали.

– Да чего ты дуешься! У меня самого живот болит, потому я тебя и спрашиваю…

– Дурак ты, хоть ты мне и старший брат! – так и не повернувшись, сказал Султангали. – Я ж тебя подтолкнул, а ты не понял…

– Чего не понял? – удивился Загит.

– Вот я и говорю, что дурак ты, надо было то, что осталось, в рукава спрятать!. Вон пощупай, как я свои набил! —он протянул брату рукав старой отцовской шубы, в которой теперь ходил сам.

Загит, нащупав полный рукав, тяжело вздохнул:

– Зачем тебе это?

– Как зачем? Вот проголодаюсь, выну кусок и съем, а у вас к тому времени все уже кончится!

Они долго лежали молча, Загит уже задремал, когда Султангали обнял его за шею и зашептал па ухо:

– Слушай, давай к Хажисултану в амбар за мукой слазим, а? Я один много не унесу…

Загит даже приподнялся от испуга.

– Ты что, свихнулся? Не знаешь разве, что это грех? И что ты все хочешь зло кому-то при чинить, кто тебя этому учит?

– Нигматулла-агай… – тотчас ответил Султангали. – А что? Не хочу я голодным сидеть, вот мясо кончится, что тогда есть? Если хочешь знать, Нигматулла-агай..

– Вы что, не наговорились за день, может, мне с вами поговорить? – вскинулся Хаким, которого разбудили голоса ребят.