Франтишек Кубка - Избранное

Как спасся Фридрих, он не знал. Не знал также, как погиб принц Хайни. Все произошло непонятно и с быстротой молнии. Видно, на то была божья воля!

На третий день из Амстердама приехал Фридрих в платье, которое дал ему принц Оранский. Фридрих тоже повторял:

— Божья воля!

— Вы не могли спасти Хайни?

— Клянусь… Не мог… — Фридрих заплакал.

На четвертый день из Амстердама привезли гроб с набальзамированным телом чешского принца. Гроб выставили в зале приемов красного дома усадьбы те Вассенар. В ногах усопшего были два герба: чешский лев и пфальцская шахматная доска. Елизавета долго стояла у гроба, преклонив колени. Она не причитала и не плакала. Сказала только:

— Он будет погребен в Клоостеркерке, чтобы я видела из окна крышу его последнего прибежища.

Фридрих согласился.

Но в дело вмешался «Верблюжья морда». Лорд Донкастер воспротивился погребению потомка Стюартов в простой церкви. Он, дескать, запросил Карла I английского, не желает ли тот, чтобы принц Фридрих Генрих был захоронен в Вестминстерском аббатстве, где ему и надлежит почивать. Ответа из Лондона пока не получено. Когда ответ пришел, лорд появился снова. Король писал, что он был бы рад, если бы принц после смерти вернулся в Англию и почил среди своих предков. Но расходы на такие похороны едва ли посильны для его родителей. Поэтому он советует захоронить принца в Делфте в усыпальнице принцев Оранских, а впоследствии перевезти его прах в Вестминстер или собор Святого Духа в Гейдельберге. А пока он посылает тысячу фунтов на траурные костюмы для отца, матери и всех их детей.

Эту тысячу, присланную ему, как нищему, английским шурином, Фридрих проклял. Он заявил, что у него нет денег даже на погребальный кортеж от Гааги до Делфта. Да он, мол, никогда бы и не допустил, чтобы принц чешский почивал среди столь незнатных дворян, как графы нассауские, получившие титул принцев Оранских. Вестминстер же подобает Хайни только по материнской линии. Но, как видно, в Англии не хотят принять чешского принца даже мертвым. А Гейдельберг — в руках испанцев.

— Принц будет погребен в Клоостеркерке в Гааге и торжественно перенесен в Гейдельберг, когда мы туда вернемся.

Так, без торжественных церемоний, в присутствии ближайших родственников, Хайни был временно погребен в монастырской церкви, башенка которой виднелась из окна усадьбы те Вассенар.

Семья, которая приняла участие в погребении, была, впрочем, многочисленной. Членами ее считались принц Генрих с супругой и все Нассау-Дитцы. Родственники английские, датские, шведские, бранденбургские и, наконец, трансильванские были представлены послами во главе с «Верблюжьей мордой», лордом Донкастером. Елизавета приказала вызвать из Лейдена в Гаагу и нового наследника, принца Карла Людвига, лужицкого принца Рупрехта и принцессу Елизавету. Она распорядилась, чтобы на погребении присутствовали Луиза Голландина, Эдуард и Генриетта Мария. Если бы мороз не был трескучим, она велела бы принести в церковь и новорожденную Шарлотту. Морица на погребение в Гаагу не позвала, только написала ему письмо о злосчастном конце старшего брата.

Она стояла высокая, похудевшая и бледная, окруженная своими детьми, у гроба первенца, и ее мрачная красота терзала сердце.

Отныне, заявила она Фридриху, она не разлучится с детьми. Беднякам достанет и тесного жилища. Все дети переселятся в усадьбу те Вассенар, и об их образовании мать позаботится сама. А если усадьба окажется недостаточной, она с детьми переберется в Ренен.

Вся Гаага дивилась героической скорби королевы.

После долгих недель она призвала к себе Иржи, с которым со дня смерти Хайни ни разу не говорила с глазу на глаз.

Она попросила его сесть, поцеловала в лоб, тихо спросила:

— Любишь меня, Ячменек?

Он взял ее за руку, но она высвободила руку.

— Если любишь меня, отрекись от греховной любви. Будь отныне моим другом.

Королева говорила строго, словно на исповеди:

— Было суждено, чтобы я соблазняла тебя в Вальдсасе и соблазнила в саду пражской «Звезды» на ложе из анемонов. Нам суждено было расстаться и встретиться вновь. Ты пришел ко мне, в твоих объятиях я стала женщиной. Нам была суждена божественная любовь, и мы предавались греху, как ведьма с нечистым. Грянуло возмездие. У меня отнят мой первенец. Отныне мне суждено покаяние. Я стану холодной как лед. И к тебе, мой любимый. Если хочешь, можешь уйти. Я отпускаю тебя с болью, но в этой боли — тоже мое покаяние. Попытайся перестать меня любить, попытайся меня возненавидеть! Я заслуживаю ненависти. Я — грешница, прелюбодейка. Люблю тебя всей душой. Но только душой. Ты имеешь право с презрением отвернуться от меня.

Он не знал что и ответить.

Она продолжала:

— Если ты тоже чувствуешь вину, предайся покаянию вместе со мной.

— У меня нет сил тебя оставить!

— Останься и будь моим братом! Но говорю тебе, отныне я буду верна супружеским обязанностям, хотя не люблю Фридриха и презираю его. Я должна снова стать его женой! Бог — судия суровый! Нашу любовь он осудил на смерть.

Он опустил голову и заплакал.

— Ты уже давно любишь не меня, тебе дорого только мое тело, — сказала королева и ушла.

Золотистая такса недовольно заворчала, Иржи погладил ее. Он подошел к окну и стал смотреть на черную крышу Клоостеркерке.

Вошла Яна, зажгла на столе свечи.

На правом берегу нижнего Рейна раскинулся маленький старинный городишко Ренен. Рейн в этих местах желт как янтарь, а дороги к нему обсажены тополями. Окрестные деревни, как и все гельдернские деревни, чистые, светлые и трезвые даже после разгульных сельских ночей. Красные церквушки не отличишь друг от друга. Все одинаково пыжатся как индюки, стоят ли они на площади в Вийке, Доорне или в Эдо. А могли бы стоять и в Барневельте, не будь этот город таким спесивым и не имей своего, еще более спесивого храма. Грязи всюду по щиколотку — и на дорогах, и на площадях, — так что деревянные башмаки здесь — обувь мужчин и женщин и в будние дни и по воскресеньям. На каждом холмике крутится ветряная мельница. Вот каналов здесь поменьше, чем в других уголках Нидерландов, и местные господа еще не помешались на тюльпанах. Но самое главное — тут нет моря.

Фридрих и Елизавета однажды провели в Ренене ночь. Было это во время их свадебного путешествия. У городских ворот молодоженов приветствовал Генри, тогда еще граф нассауский. Он поджидал их со свитой разряженных дворян. В воротах им кланялся бургомистр и советники — все с золотыми цепями. Принц Генри и свита устроили в честь гостей на монастырском дворе турнир в средневековых масках. Вечером Елизавета любовалась на Рейн, волны которого серебрила полная луна.