Франтишек Кубка - Избранное

Праздничные ужины с попойками случались теперь не часто.

Наконец и господин Камерариус отправился на службу к шведу, а сэр Френсис Нетерсол возвратился в Лондон. Камерариус — прельстившись большим вознаграждением, Нетерсол — чтобы получить место настоящего посла, хотя бы в той же Гааге. Нетерсолу приказали оставаться у Фридриха. Денег, однако, прибавили.

Лето в этом году стояло жаркое. Елизавета, угнетенная беременностью, изнемогала от жажды. Доктор Румпф запретил ей много пить. Она не выходила из дома. Лежала, глядя в потолок. Если Яна пыталась читать ей вслух, она выгоняла ее и посылала за Иржиком, чтобы диктовать ему письма свекрови Юлиане в Бранденбург. Но писем не заканчивала. Приказывала Иржику сжигать черновики, хотя ничего секретного они не содержали. Королева все же отправила несколько писем банкиру Календрини с просьбами о новом займе. Твердила ему о несчастных детях, о святой вере, за которую эти дети страдают, о том, что для старейшины валлонской церкви господина Календрини помощь изгнанникам-протестантам — долг, что богатство, мол, — это милость божия и скупость — большой грех. В конце концов Календрини деньги выслал, но с указанием выплатить их дочери английского короля, а не бывшему курфюрсту Фридриху, присовокупив, что субсидия эта будет последней. У него, дескать, обязательств — несть числа. В первую очередь перед королем шведским, который за веру рискует жизнью и на суше и на море. «Отдай — и тебе будет воздано, — писал Календрини, — но курфюрст Фридрих не отдает ничего. Купите на эти деньги приданое для дитяти, которого носите под сердцем». Леди Бесси послала Календрини в подарок свой портрет кисти Михиля из Делфта, написавшего недавно королеву по памяти; самому художнику за работу заплачено не было.

Осенью она обратилась с вопросом о своем состоянии к лондонскому придворному лекарю сэру Теодору Майерну. Тот ответил, что заглазно судить не может, но подчеркнул, что умеренность в еде, кровопускания и частые очищения желудка улучшают самочувствие. «Доктор Румпф, — писал дальше английский медик, — врач выдающийся, а буде понадобится консилиум, то в Гааге имеется еще и пражский врач Габервешл. Они, безусловно, дадут любезной пациентке необходимый совет».

Королева разгневалась на старого Майерна. Поди-ка, лебезит перед яловой француженкой на английском тропе, нет, чтобы проявить заботу о несчастной жене изгнанника.

Чем ближе были роды, тем она становилась угрюмее и злее. Допускала к себе одного Иржика, его требовала к себе постоянно и, когда только могла, судорожно, со слезами целовала и, обнимая, спрашивала, не бросит ли он ее в тяжелый час.

— Умирать, так вместе, — вздыхала она с безумной усмешкой.

Наконец зимним вечером легко и быстро разрешилась слабенькой девочкой. Фридриха дома не было, он уехал смотреть на вылов пруда в Харлеме.

Иржи ожидал в прихожей. Она позвала его сразу после родов. Он приложился к ее горячей руке и вышел.

В прихожей доктор Румпф, словно насмехаясь над Иржиком, сказал:

— Опять вылитый Фридрих!

— Она скоро поправится? — спросил Иржик пфальцского доктора.

— Наверное… Но детей, пожалуй, с нее хватит…

— Да, конечно, — заторопился, словно извиняясь, ответить Иржик. Все это был какой-то перевернутый, сумасшедший мир, и впервые Иржику захотелось сбежать из него в мир разумный. Но где он был, этот разумный мир?

Поздно ночью приехал Фридрих и, как был, забрызганный грязью, вошел в спальню родильницы. Взглянул на девочку и громко засмеялся:

— Будь у нее козья бородка, никто бы не отличил ее от меня. Велика сила Виттельсбахов! Как ее назовем?

— Не знаю, — Елизавета закрыла глаза.

Даже крестную они подобрали с трудом. Многие владетельные дамы уже крестили кого-нибудь из их детей. Фридрих придумал для новорожденной модное тогда имя Шарлотта. Крестной матерью записали курфюрстину бранденбургскую. Карл английский прислав поздравление, и ничего более. Его супруга, вульгарная француженка, запретила одаривать детей этой стюартовской крольчихи.

Фридрих навещал королеву каждое утро. Однажды в горячке она услышала, как он сказал:

— А будущей зимой снова будет сын.

Королева с трудом приподняла голову и попросила мужа выйти.

Вскоре после нового 1629 года в Амстердам с победой воротился из плавания вице-адмирал Питер Питерсон Гейн. Он захватил испанские галеоны, везшие серебро для испанских Нидерландов, и караван судов, груженных бразильским сахаром. Добыча принадлежала Ост-Индскому обществу, которое снарядило и отправило флотилию вице-адмирала. Господа и купцы в Амстердаме, Гааге и Соединенных провинциях ликовали. Добыча была огромной, и паи Ост-Индского общества поднялись в цене. Питер Гейн и его матросы получили щедрое вознаграждение.

Однако принц Оранский Генри желал, чтобы и люд амстердамский порадовался победе деток святой веры над папистами и торжеству голландской свободы над испанской тиранией. Были сочинены и отпечатаны праздничные листовки, организованы шествия, на грахтах и побережье Северного моря, где стояли на причалах голландская флотилия и оранская эскадра, целую неделю жгли фейерверки. Был назначен день, когда испанские моряки пройдут в позорной процессии по Амстердаму, а принц Генри будет смотреть на своих моряков и их пленников с деревянного помоста возле фасада дома Ост-Индского общества, утверждая сим единство голландской свободы и голландской морской торговли.

Дни стояли сверкающе-солнечные, Амстердам сиял светлыми цветами оранского дома. Военные галеры украсились гирляндами флажков. Площади, улочки и грахты заполнила праздничная толпа, музыка гремела, и певцы под звуки лютен, свирелей и бубнов распевали новую песенку об адмирале Питере Питерсоне, приплывшем с двояким серебром — твердым и растворимым.

С утра до вечера с крепостных стен палили пушки. На освещенной факелами ратуше показывали из окон фигуры бога Нептуна и Нереид, покрытых зеленой чешуей. Народ ликовал, глядя на них, хотя и не ведал, что сии фигуры означают. Послы дружественных стран, в особенности Дании, Швеции и Англии, катались на разукрашенных лодках по грахту Принца и махали платочками во все стороны. Их приветствовали так, словно и они были причастны к нежданной победе. Ост-Индское общество давало обеды и ужины для богатых и устраивало благодарственные богослужения для бедных.

Королевская чета из усадьбы те Вассенар на эти торжества приглашена не была.

Королева сказала:

— Они слышали, как тяжко я носила, вот и решили, что я больна.

Такое объяснение Фридриху не понравилось.

— Но ведь есть еще я и мой старший сын! Ну так мы поедем в Амстердам без приглашения. Раз они почитают нас сбродом, мы как сброд и вотремся с черного хода!