Франтишек Кубка - Избранное

Чтобы спасти тебя, мне пришлось ответить ему так:

«Поклянитесь, что не тронете Иржи из Хропыни».

Он поднял руку и поклялся.

Тогда я сказала:

«Я же любила вас и не полюблю. Можете лечь со мной».

Он лег. Вот и все, Ячменек. Я снова беременна. Так же, как и раньше, из года в год. Так же, как и раньше, без любви. Если хочешь, можешь меня убить.

Что мог ответить на это Иржик?

В эти дни глаза королевы стали еще больше и прекрасней, чем обычно, и смотрели они вопросительно-печально, как у всех беременных женщин. Потянулись недели, месяцы. Иржик любил беременную женщину.

Беременность на этот раз была тяжелой. Королева страдала, страдал и Иржи.

Из Амстердама выписали доктора Румпфа. Он пускал ей кровь, прописал лечебные отвары. У нее болела голова, ей стало трудно ходить, трудно сидеть и трудно лежать. Началась бессонница. Лицо осунулось, покрылось синеватой бледностью. Королева перестала читать книги и писать письма, выгнала леди Бедфорд, пришедшую ее утешить, не отпускала от себя Карлтонов до самого их отъезда в Лондон, не скрывала своей ненависти к фрейлине Яне.

— Мэб, — как-то спросила она ее, — о ком тебе мечтается по ночам, когда ты лежишь на спине?

Оставаясь одна, королева напевала сентиментальные песенки, а потом плакала в платок, взятый у Иржи. Спрашивала его вдруг, почему у него теперь не красные руки.

— Были мужские руки, а теперь — женские.

Она забыла, что недавно сама же дала ему мазь из Мекки, чтобы руки у него побелели. Но как целовала она его красные руки, так целовала и белые, «женские». Когда он рассказывал ей, что происходит в мире, она смотрела на него, словно не понимая.

И только спрашивала:

— Ты не бросишь меня, Ячменек? Никогда?

Мистер Дадли Карлтон, заменивший отозванного английского посла, рассказывал ей, что Валленштейн грозится сровнять с землей осажденный Штральзунд, даже если этот проклятый город цепями прикован к небесам!

— Штральзунд? — спрашивала она. — Какое мне дело до Штральзунда? У меня голова кружится. Такого со мной никогда не бывало. Гаага провоняла морской рыбой, я этого не вынесу…

— Штральзунд устоял перед бешеным штурмом, — в другой раз говорил мистер Дадли Карлтон.

— Штральзунд… А брат мой, король Карл, перед чем он устоял? Перед моими просьбами выплачивать субсидии! Сколько уж лет он ничего нам не посылает. А может, в Лондоне крадут мои деньги? Мы нищие, сэр. Я рожу дитя бедняка. Чего ради ваш парламент распространяет портреты чешской королевы и ее многочисленной семьи? Уж не для того ли, чтобы восстановить против нас Карла и Генриетту Марию, у которых нет детей? Если господа из парламента так меня любят, пусть пошлют моим несчастным детям что-нибудь на пропитание!

— Кристиан, король датский, помогает Штральзунду. На его кораблях в Зунд переправлены датско-шотландские войска. Ваши земляки, миледи.

— Под Прагой шотландцы ничем не сумели нам помочь. Валленштейн выиграет эту войну и станет датским королем. Где Скультетус, там беда. Какое счастье, что этот рыжий больше не читает нам Библию. Я знаю, Кристиан послал его в Австрию к крестьянам, чтобы поднять их на восстание. Что из этого вышло, мы с вами знаем. Фадингер потерпел поражение. И Кристиан, если не прогонит Скультетуса, тоже будет разбит. В пражском Граде Скультетус творил одни безобразия. То же самое наверняка и в Копенгагене.

— Войска Валленштейна, осаждающие Штральзунд, страдают от приморских дождей. Лагерь затоплен. В шатер Валленштейна хлынула вода. Подмок порох.

— О порохе лучше не вспоминайте! Я хотела взорвать английских послов, которые явились к нам в Прагу и советовали сдаться Фердинанду! Никто из чехов не пожелал пускать в дело порох, а я с ним обращаться не умею. Где эти господа, Конвей и Вестон, которые измучили меня в Праге?

— Я наведу о них справки в Лондоне.

— Не трудитесь! Ваш дядя знал все. Из вас никогда настоящего посла не получится. Посол обязан все знать и ни о чем не спрашивать. Говорите, Кристиан датский послал корабли к Штральзунду? С ним был и граф Турн?

— Нет, граф на шведском корабле отплыл в Эльбинг.

— Где это?

— В Пруссии.

— Кому принадлежит Пруссия?

— Сейчас шведу.

— Он отправился туда, куда следует перебираться всем нам. К шведам. Вот только рожу и тут же поеду в Швецию. Но мне не разродиться. Умру с младенцем во чреве… Оставьте меня, сэр, насколько мне был приятен ваш дядя, настолько вы мне противны. Напишите лорду Карлтону, что его покорная слуга Бесси шлет ему поклон.

— Король Кристиан намеревался овладеть Ругеном, в котором перед самым Штральзундом стоят войска Валленштейна. Но ему не удалось.

— Что не удалось?

— Кристиану не удалось овладеть Ругеном. Тогда он занял остров Уздом. Но под Вольгастом Валленштейн разбил его войска и загнал обратно на корабли.

— Ему повезло больше, чем фараону. Это счастье ему вымолил Абрахам Шульц Скультетус. — Помилуй, господи, короля нашего Кристиана Четвертого, не дай ему погибнуть в водах, как фараону египетскому… — так, наверное, он молился. — Оставьте меня, сэр, умоляю вас!

Так она говорила со всеми и всех прогоняла.

Но вспомнила о своих детях, тех, что были рядом, и тех, что были вдали. Целыми днями играла с маленькой Генриеттой Марией, которая жила с ней в сером доме Вассенар. Брала ее за ручку и водила смотреть на львов и охотничьих собак. Четырехлетнему Эдуарду письменно завещала — на случай, если умрет родами, — своих гончих — Аполлона и Баблера… Золотистый Цорги по ее завещанию должен был быть убит у ее смертного ложа и сожжен. Подписывая сей странный документ, она плакала.

На дворе усадьбы те Вассенар она учила Эдуарда стрелять из лука. Целовала его, называла сироткой. Часто навещала леди Верей, чтобы поболтать со светловолосой, длинноногой Луизой, девочкой смышленой и задумчивой. Писала в Лейден своему второму сыну Карлу Людвигу, дочери Елизавете и Рупрехту, рожденному в Праге. О Морице, который оставался до сих пор в Бранденбурге, не поминала ни словом.

Встречаясь за столом с Фридрихом, здоровалась приветливо и учтиво. Но в иное время с ним не разговаривала. Фридрих теперь частенько прихварывал. Снова появился доктор Румпф. С видом самым озабоченным он запретил Фридриху ездить верхом и в экипаже, охотиться на болотах и сидеть на земле. Но Фридрих не послушался. Гаагу с ее «сбродом» он ненавидел, то и дело удирал из города, захватив с собой Хайни.

Усадьба те Вассенар уподобилась пустынному острову. Мало кто посещал Фридриха и его жену, и мало кто приглашал их к себе. А когда стало известно, что пфальцским курфюрстом стал Максимилиан Баварский, многие решили, что вокруг Фридриха надо ходить на цыпочках. Разве что только не выражали ему соболезнования.