Франтишек Кубка - Избранное

Им возражали, и таких было много, дескать, все это папистские штучки, и теперь-то, мол, в Чехии воцарятся наконец строгие принципы кальвинизма, за которые так радеет старый пан Вацлав Будовец из Будова {38} 38 Вацлав Будовец из Будова (1547—1621) — видный чешский протестантский деятель и литератор, член директории, после подавления восстания сословий казнен; главный герой рассказа Ф. Кубки «Размышления под Тыном» из сборника. «Скифский наездник». . Но и ярые блюстители кальвинистской веры вынуждены были признать, что даже их утомил своими бесконечными словоизлияниями силезский немец Абрахам Шульц, непременно желавший устроить все по-своему. Пришлось показать ему книгу законов, чтобы добиться его согласия провести коронацию по старинному обычаю. Но все же он настоял на том, чтобы из обряда опущены были воззвания к святым князьям земли чешской — Вацлаву и Людмиле {39} 39 …князьям земли чешской — Вацлаву и Людмиле… — Вацлав (907—935), чешский князь с 924 г.; Людмила (ум. 921) — чешская княгиня, его бабушка. Умерли насильственной смертью, став жертвами религиозной и политической вражды. Причислены католической церковью к лику святых. Вацлав считается святым патроном Чехии. , а также святым заступникам — Прокопу {40} 40 Прокоп (ум. 1053) — основатель Сазавского монастыря, где служба отправлялась на церковно-славянском языке. Был причислен к лику святых. , Зигмунду, Норберту, Екатерине и другим святым мужьям и святым женам, почитание которых установил сам «отец родины» король Карл IV {41} 41 Карл IV — см. преамбулу к «Карлштейнским вечерам». .

Но как ни верещал своим петушиным голосом доктор Скультетус, не удалось ему помешать обряду посвящения пятерых человек в рыцари святого Вацлава {42} 42 …рыцари святого Вацлава… — т. е. рыцари чешской короны, присягающие на верность королю. , которое совершил король, сидя перед алтарем с короной над головой.

Не вызвало ничьих нареканий лишь общее песнопение, исполненное под звуки труб и грохот барабанов всеми присутствовавшими в храме в один голос так, что стекла дребезжали. По-латыни и по-чешски славили господа за окончание смуты и воцарение порядка.

Больше всех торжества по случаю миропомазания пришлись по душе послам трансильванского князя Габора Бетлена, которые приехали пожелать доброго царствования королю Фридриху от имени сего верного ревнителя протестантской веры и привезли богатые дары. Все усатые, румяные, в ментиках и с кривыми татарскими саблями, они пировали в Судной зале с королем и королевой за самым большим из четырнадцати столов, а затем вышли на улицу к простому люду, который веселился, распивая во внутреннем дворе белое и красное вино, льющееся из фонтана вместо воды.

С тем же странным сочетанием симпатии и недовольства судачили в Праге и о коронации королевы. И ей возлагали на голову венец пражские проповедники в одеяниях, напоминавших епископские ризы. Затем в излишне затянувшейся речи асессор пражской консистории пожелал ей набожности Сарры, плодовитости Ревекки, храбрости Юдифи, разума Эсфири и искренности царицы Савской. И снова слишком обильно текло из фонтана на дворе вино, слишком много было стрельбы из мортир, песнопения, музыки и иных пустых увеселений.

— Скажи, как оценили чешские дамы мой наряд? — спросила королева Иржика.

— Ваше ожерелье, золотой корсет и пышная юбка вызвали удивление. И еще было много разговоров о вашей высокой прическе.

— Ты знаешь Писание, Жорж?

— В моей стране, — ответил Жорж, — уже гуситские женщины знали Священное писание лучше итальянских священников.

— Стало быть, ты знаешь, что во время коронации асессор читал проповедь на слова из Первого послания апостола Павла к Тимофею, где он призывает молиться «за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте». Но он почему-то не продолжил дальше.

Иржик заметил в ответ:

— Это потому, что далее в стихе девятом сказано, «чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами…».

— Выходит, его смутил мой наряд? — рассмеялась королева.

На что Иржик возразил:

— Вы были прекрасны!

— Луноликой называет меня мой супруг, знающий на память и Библию и Вергилия. Так пусть возводят на меня хулу как им заблагорассудится, лишь бы воздавали почести королю!

Иржик зарделся от смущения.

— Как, он им тоже не понравился? Ну отвечай!

— Они смеялись, что цирюльники сделали его курчавым, как молдаванина.

— Им не по нраву его черные волосы?

— Ваш черноволосый сын пришелся им по сердцу. Про его глаза говорят, что они похожи на ягоды терновника.

— Придется нам приноравливаться к здешним обычаям. Ну, а что еще говорят?

Иржик выпалил:

— Что ваши английские фрейлины не прикрывают груди.

— И еще, что у меня попугай и обезьяна?

— Про это не слышал. Но говорят, торжественный въезд и коронация, дескать, стоили больших денег. А деньги нужны на войну, про которую со всеми этими празднованиями, мол, совсем забыли. Кое-кому не по нраву пришлось посольство Бетлена. Поговаривают, что князь Габриэль на самом деле мусульманин.

— Жорж, объясни всем, кто так говорит, что в нашем положении мы бы черта взяли в союзники! А что еще слышно, Жорж?

— Больше как будто ничего.

— Сегодня после обеда будешь меня сопровождать. Я хотела бы с Хайни взглянуть на оленей. Гон у них уже кончился?

— Да, ваше величество.

— Порой на зверей смотреть приятнее, чем на человека. — Она задумалась, затем продолжала: — Вчера ко мне явились жены пражских горожан. Просили разрешения поздравить меня. Я не поняла с чем, но, оказывается, вчера были именины Елизаветы. Елизаветы Венгерской, разумеется, а не матери Иоанна Крестителя! Впрочем, чьи бы они ни были, у нас ведь именины не празднуют. Я предложила пану Вацлаву Вилиму принять их вместо меня. Но он доложил, что по мосту едет целых восемь карет. Уж не собирались ли они устроить женский сейм? Пришлось пригласить леди Эпсли и всех придворных дам. И пфальцских фрейлин тоже. Чешских у меня пока ведь нет. А Жак явился без приглашения, — она рассмеялась, — но я была ему рада. Как мне было с ними беседовать, если я не понимаю их языка? Я и подумала, что мы просто позабавимся с Жаком — время и пройдет. И вот их слуги внесли восемь корзин, поставили их рядком и удалились… Самая старшая из этих милых дам поклонилась и завела речь: мол, сегодня день святой Елизаветы, и я тоже Елизавета. Я заметила ей, что у нас именины не празднуют, а она возразила, что теперь я живу у них и буду праздновать вместе с ними! Пан Вацлав Вилим выразил им за меня благодарность. Потом они принялись вытаскивать из своих корзин круглые золотистые пироги с начинкой из творога и повидла…