Франтишек Кубка - Избранное

Куропатки перебегают с одного поля на другое, а когда они на тарелке, не видно, кто в них стрелял, друг или враг.

— Куропатки — любимое блюдо нашего serenissima [124] сиятельного (лат.) . генералиссимуса, — заметил капитан Лёве из полка Шафгоча.

Турн не переставал хмуриться. Но пил все время большими глотками. Наконец он отер усы и сказал:

— Так что вы, собственно, от меня хотите, господа?

— Мы хотим, согласно приказу генералиссимуса, немедленно отпустить вас из плена.

— А другие офицеры?

— Другие офицеры не являются личными друзьями господина герцога.

— Что станется с полковником Дуваллем?

— Это мы увидим позднее.

— А чешские дворяне?

— Не так их уж тут много, как кажется. Пана канцлера мы отпустим с вами.

— Значит, я свободен. Спасибо. Я уезжаю, — Турн тяжело поднялся.

— Еще минутку, — сказал господин Иллоу. — Вам надо кое-что подписать!

— Я ничего не стану подписывать! Я не подпишу заявление, что впредь не буду сражаться против императора!

— Сражайтесь, сколько вашей душеньке угодно, господин генерал-лейтенант! Нам нужно от вас совсем другое. Это касается не вас, а ваших гарнизонов в Силезии. Прикажите им сдаться!

— Я должен им приказать капитулировать? Но ведь это насилие!

— Как хотите… Тогда мы повезем вас в Вену.

— Протестую, протестую! — кричал Турн, но уже брался за перо. Иржи умолял его не подписывать.

— Тебе что, мешает, что я еще ношу голову на плечах? — с бешенством проорал Турн.

Иллоу снова заблеял:

— Вы попались, господа! И вы тоже в ловушке, господин из Хропыни! Mitgefangen — mitgehangen! [125] Вместо поймали, вместе повесят! (нем.)

— Ладно, я подпишу эту вашу бумажку, — произнес наконец Турн небрежно. — Все равно меня никто не послушается. Мои полковники будут сражаться! И я бы сражался, если б вы предательски не напали на меня. Обещали одно, а поступили по-другому! Иржи, успокой свою совесть! Все это маневр, все — ложь и каждый договор — это подвох!

Граф Турн снова выпил и подписал приказ, чтобы гарнизоны в Легнице, Глогуве, Ополе и в Бжеге, а также в Свиднице, во Вроцлаве и во всех других местах сдались Валленштейну, потому что нельзя зря проливать христианскую кровь, а саксонцы отступили, покинув нас и бросив на произвол судьбы.

— Позор неверным союзникам! Да здравствует мир!

— Теперь мы можем расстаться, — миролюбиво заявил дикий Иллоу. — Наши трубачи разнесут, господин генерал-лейтенант, ваш приказ по всем вашим гарнизонам!

— Мои полковники поймут, что я подписал приказ со связанными руками, — забормотал Турн.

В собственной карете выехал граф Турн на рассвете по лужицкой дороге. Он все говорил и говорил:

— Все это маневр! Теперь император поверит, что Валленштейн не предатель. Оксеншерна поймет, что капитуляция в Стинаве была разумным актом, политически правильным! Гарнизоны, попавшие в плен, перейдут на службу к Валленштейну и с ним вместе перебегут снова к шведам. Мы ничего не потеряли. Может быть, только на время — воинскую честь. Но что значит воинская честь, если мы таким образом заполучим чешского короля?

— Я многому научился за эти годы. Но этого понять не могу.

— Валленштейн — наш последний козырь, Герштель! Не будем спрашивать, какой он масти. Лишь бы он побил императорскую карту!

В Котбусе Иржи покинул Турна и направился в Дрезден. Граф Турн поспешил к Бернарду Веймарскому во Франконию. Оттуда он хотел снова начать переговоры с Валленштейном.

В одном Турн оказался прав: не все шведские гарнизоны перешли по его приказу к Валленштейну. Сдалась, правда, Легница и был взят Глогув. Но держалось Ополе, оборонялся Бжег и защищался Вроцлав. Еще целый месяц Валленштейн с пышной свитой пробыл в Лужице. Он занимал город за городом, вытесняя оттуда саксонцев. При этом он вел переговоры с Арнимом. Силезский маневр остался маневром, маневром был и лужицкий поход, кончившийся отходом валленштейновских войск в Чехию. Шведы были довольны, что Валленштейн не пустился за ними по Одеру на север.

Господин Дувалль бежал из валленштейновского плена. Собственно говоря, его также отпустили на свободу, как и Турна.

Иржика, чешского канцлера при Турне, допросил сперва полковник Нильс Карлсон. Он бросал на Иржика уничтожающие взгляды и без устали повторял:

— Что вы там наделали? Кто вам позволил? Господин Оксеншерна в ярости, и счастье вашего Турна, что он не попался ему на глаза.

Иржи чувствовал себя обязанным защищать Турна.

Полковник кричал:

— Военный советник Густава Адольфа, шведский генерал-лейтенант не сдает крепости врагу!

— Стинаву нельзя было защищать, — сказал Иржи. — Она никогда не была крепостью. Кроме того, граф Турн не считал Валленштейна врагом шведов.

— А кем же он его считал?

— Врагом императора!

— Все вы такие, чешские дворяне! Хотите делать свою политику за шведские деньги… — кричал Карлсон.

— Не знаю, только ли за шведские. Кое о каких деньгах знает и французский посол господин Фекьер…

Господин Карлсон засмеялся:

— Дорогой мой, я мог бы привлечь вас к суду. Но лучше пойдемте-ка со мною к господину Николаи!

Господин Николаи, как и в прошлый раз, говорил на изысканном французском языке:

— Я рад приветствовать вас, месье Жорж, дорогой мой собрат, в прекрасном Дрездене. Вы уже повидались с вашей молодой женой? Да?.. А как здоровье госпожи бургграфши? Пожалуй, сейчас счастье — не видеть того, что происходит. И вы были бы — я полагаю — много счастливее, если бы не видели своими глазами стинавского позора. Конечно, мы не можем во всем винить графа Турна. Граф Турн слишком сжился с тем, что называется raison d’état [126] государственный интерес (фр.) . . А поскольку чешское государство пока что не существует, то и государственные резоны Турна неубедительны. Для всех чешских дворян важно прежде всего чешское государство, то есть те владения, которые у них конфисковал император. Так как король Альбрехт много поместий возвратил бы, включая и те, которые конфисковал сам, — он был бы желанным королем для чешских господ, хотя он и папист. Кроме того, известно, что у Валленштейна нет сына и сам он болен. Умрет он скоро. Для этого не надо знать его гороскоп. После его смерти будет избираться новый король, и господа сословия уж позаботятся о том, чтобы этот король не обижал чешских панов. Я понимаю вашу политику mon confrère [127] мой собрат (фр.) . .

— Это не моя политика. Я беден…

— Именно поэтому я назначаю вас, с согласия высших инстанций, в шведскую канцелярию в Дрездене. Вы будете моим советником по чешским вопросам в той мере, в какой мне нужны будут советы. Взыскание за Стинаву вы не получите, поскольку ответственность за это несет граф Турн. Судя по всему, и Турн не получит взыскания от господина Оксеншерны.