Франтишек Кубка - Избранное

Я пожал железную рукавицу на его левой руке, ибо правая не выпускала меча. Король махнул мне на прощание. Как сейчас вижу его удивительно молодое лицо с угасшим взором, обращенное ко мне. Только теперь я понял, что этот беспокойный воин видел во мне надежду нашего рода, и каким торжеством был для него, неудачливого императорского сына, тот день, когда его собственный сын всходил по ступеням трона Священной Римской империи.

Пан Бушек схватил под уздцы мою лошадь и вытащил меня из свалки. Кроме тех, кому было приказано сопровождать меня, никто не покинул строй. Мы повернули на юго-запад.

— Куда вы меня везете? — спросил я, почувствовав, как треплет меня лихорадка и горит рана.

— К морю, — улыбнулся пан Бушек из Велгартиц. — Посмотрим, не найдется ли там жареной рыбы да кувшина вина. Во Фландрии славно едят. Глядишь, и сала раздобудем. С удовольствием съел бы сейчас перченую кровяную колбасу с куском белого хлеба! Такого тонкого, длинного, какой тут пекут. Здешние — большие любители хорошо поесть. Черт их знает, почему они заодно с англичанами? Хорошо бы это понять…

Пан Бушек говорил, и меня усыпляла его негромкая речь и неторопливый шаг коня. Встречались нам стада коров. Красивые пестрые животные, короткорогие, с полными выменами. Они были крупнее наших коровок. Наверное, тут трава лучше или влажный морской воздух благодатней.

Потом мы проехали мимо ветряных мельниц. Они стояли на пригорке по обе стороны и работали. Здесь никому не было дела до того, что где-то за Соммой идет великая битва, что привезли сюда новое, дотоле невиданное оружие. Вдалеке гремело. Стоял август, — значит, это могла быть и гроза. Так думали пастухи, так полагал и чешский король.

К сумеркам мы добрались до холмистого бедного края. Вместо травы — дюны. Желтый песок со ржавым оттенком. Далеко в море, открывшемся нам сразу, садилось солнце этого недоброго дня.

За спиной послышался топот копыт. Это был гонец, сообщивший нам по приказу короля Филиппа, что произошло при Креси после нашего отъезда. Земля досыта напиталась дворянской крови. Алые ручьи текли по руслам дорог. И всюду лежали тела поверженных князей, графов, имперских баронов…

Чешское королевство тоже потеряло немало отважных воинов из числа панов и рыцарей, и среди них Индржиха Рожемберка, который утром писал сыну прощальное письмо. Пал граф Ульм, и Ян Лихтенберг, и пятьдесят других рыцарей из свиты моего отца, и с ними сам Ян Люксембургский, король Чехии, который, не видя врага, направлял удары меча туда, где слышал шум боя; так прорубил он себе дорогу в царство небесное… Тело его соскользнуло с седла на землю. Конь, склонив голову, стоял над хозяином, покуда его не увели… Вот что рассказал нам гонец. И поскакал дальше, в Кайо.

Я снял шлем. Сложив ладони, мы оплакали смерть стольких прославленных мужей, и прежде всего моего отца, короля Яна. Прочитав «Отче наш», пан Бушек обнажил меч и торжественно приветствовал меня:

— Да здравствует Карл, король чешский!

Необычным было оно, это первое оказание почестей новому чешскому королю. На берегу моря, на песке, изборожденном западными ветрами, на скудной траве, под гул далеких волн… Я протянул руку Бушеку.

Мы отправились дальше. Наконец добрались до рыбачьей деревушки, пан Бушек первым подъехал к хижинам и остановился перед самой большой. Соскочив с коня, он вошел в нее, а вскоре вернулся и предложил мне следовать за ним. Свита моя разошлась по хижинам. Перед моим жилищем выставили стражу.

В хижине нас приветствовал человек лет сорока. Его седая борода росла снизу подбородка до самых ушей, лицо же было выбрито; глаза, окруженные бесчисленными морщинками, ласково улыбались. Потом появилась его жена — дородная, крепкая, с босыми ногами и большегрудая, в домотканой рубахе.

Нас с паном Бушеком пригласили располагаться в горнице. Очень чистая, она пахла морскими водорослями. Нас угостили похлебкой и прочей привычной для хозяев едой, как недавно и представлял себе пан Бушек. Затем хозяева расспросили, кто мы и откуда едем. Они слыхали, что идет война, и пан Бушек кое-что рассказал им о ней. Я не прислушивался, занятый мыслями о погибшем отце. Где его тело, были ли отданы ему подобающие почести и выдадут ли его мне, его наследнику?

И тут кровь бросилась мне в голову. Я вдруг осознал, что сижу здесь, чужеземец в чужой стране, один-одинешенек, лишь с несколькими верными соратниками, на морском берегу, что я владею двумя коронами, но нет у меня никакой власти. Если неприятель захочет, он может меня убить или взять в плен. Где моя родина? Знает ли она меня, а я ее? Когда я вернусь? Гонялся за короной Римской империи, а собственной не завладел… Дарю папе пол-Италии, а сам не знаю, что со мной будет завтра.

Перед окнами прохаживался часовой. Стояла непроглядная тьма, даже море не искрилось, потому что на затянутом тучами небе не проглядывала ни одна звездочка. Целый день собирался дождь. Пожалуй, к ночи разразится гроза. Такая, как вчера, когда генуэзцы сетовали, что от дождя намокли тетивы их луков и невозможно было стрелять.

Я попросил указать мне место для сна. Вместе с паном Бушеком и рыбаком мы поднялись по скрипучей лестнице в мансарду. Там оказалась крошечная светелка — такую вы не увидите в наших деревнях: всюду кружева и белоснежное полотно. Я подумал, что рыбак приобрел такое богатство в обмен на рыбу. Но кто тут питает склонность к кружевам? Уж не его ли пышнотелая женушка?

Тем временем пан Бушек промыл и заново перевязал мою рану. Мне хотелось спать. Свечу унесли, и я, раздевшись, лег под чистое покрывало. Только золотую цепь не снял с шеи. Меч прислонил к постели.

Выл ветер, и протяжно шумело море.

Потом шум утих, над морем взошло солнце, и в его сиянии я увидел могучий замок, простиравший к небу свои стройные башни. Меж холмов, окружавших замок, к опущенному подъемному мосту вела единственная дорога. А над замком сияло небо, каким его изображают восточные христиане. Небо было золотое. Даже глазам больно.

Я пощупал свой пульс: опять началась горячка. Откинув покрывало, я встал, чтобы рассмотреть замок поближе. И поднялся по дороге к подъемному мосту, и через богато изукрашенные ворота вошел в замок. Во дворе меня встретил белокурый рыцарь.

— Это замок Монсальваж. Что ты хочешь, чужеземец? — осведомился рыцарь.

Я сказал, что я римский император и король Чехии и хочу осмотреть замок. Рыцарь лишь усмехнулся и молвил:

— Ступай прочь и твори покаяние!

И указал на ворота. Печальный, покинул я замок и опять очутился в долине. На холме светился замок, а небо над ним золотилось все ярче и ярче. Ослепленный, сел я прямо на траву — она была прохладной, и отвел взгляд.