Франтишек Кубка - Избранное

Турн выругался, как последний ландскнехт, когда Иржик доложил о приеме в английском посольстве. На чем свет стоит честил он английского Соломона, короля Якова, кляня без разбору его послов и полковников, парламент и английскую церковь со всеми ее священниками и епископами, всех Тюдоров и Стюартов за одним исключением, именуемым Елизаветой, да и та, ворчал он, уже на пути порока. Черт ее знает, что она там написала этому Роу…

— Что значит по-английски «роу»? — спросил он Иржика.

— Косуля.

— Я бы эту косулю с одного выстрела… — кипятился Турн.

Проклятьями, как известно, делу не поможешь, поэтому не оставалось ничего другого, как ждать.

— Кому я должен наносить визиты, черт его возьми? Французу? Венецианцу? Австрияку? Или, может быть, муфтию? Никуда не пойду! А Корлат пускай хоть Стамбул тебе покажет…

Они колесили и бродили по Стамбулу, побывав в Галате и Пере, в храме Божьей мудрости и мечети Сулеймана. Не раз обогнули дворец султана по суше и по морю на лодке, своими: глазами убедившись, как красиво раскинулся на холмах большой город («Как Прага!» — вздыхал Иржик), омываемый морскими водами: узкая бухта, называемая Золотым Рогом, соединяла два моря — Черное и Мраморное, напоминавшее гигантскую серебряную купель.

Явившись к греческим купцам в Галату, они предъявили вексель князя Бетлена и получили пиастры — деньги, весьма необходимые для визитов к турецким пашам.

Потом снова катались на лодке, дивясь заморским кораблям, в большинстве венецианским, заходящим в порт и выходящим из его чистых вод.

Корлат был отличным проводником и по новому, «турецкому» Стамбулу, но с куда большим жаром показывал город древний, основанный Константином {124} 124 Константин Великий (ок. 285—337) — римский император с 306 г. , и помнивший византийских императоров. Его воображение захватывали развалины стен с обитыми фигурами василевсов и их придворных. Часами он мог стоять перед высокой колонной, которую некогда венчал Аполлон, позже — скульптура императора Константина, затем Феодосия {125} 125 Феодосий I, или Великий (ок. 346—395) — римский император с 379 г. , а ныне оголенной. Железные обручи предусмотрительно стягивали красный плитняк. А когда они вдруг оказались на большом открытом поле, много рассказывал о древнем ипподроме Атмейдане, где когда-то состязались арабские и берберские скакуны. Корлат не уставал приводить строки Вергилия, Овидия, Катулла и Тибулла, видя кипарисы и смоковницы, пинии и туи, росшие в этих краях столь же привольно, как на его родине сосны да ели. Иржик испытывал к туркам нечто вроде зависти, любуясь плантациями тюльпанов, нарциссов и гиацинтов, и заявлял даже, что при такой любви к цветам плохими турки быть не могут…

— Вот если бы рядом с клевером, колокольчиками, донниками, маргаритками, фиалками и одуванчиками на моей Гане цвели и эти капризные цветики! — мечтательно говорил он. Но тут перед ним возникало белое снежное море анемонов — и он восклицал, что нет цветка красивей… Вспомнил он и пять фиалок, сорванных в то мартовское утро, когда за каждую был он одарен поцелуем…

Иржику да и Турну нравилось, что турки приручают птиц еще птенцами, кормят их, но в клетках не держат. Корлат давно рассказывал об этом, теперь же они убедились своими глазами. Так вот почему сады вокруг дворца султана и Пере, куда Иржик ездил к сэру Томасу, морские бухты, облюбованные женщинами для купания, и Принцевы острова в серебряной купели Мраморного моря столь обильно населены радужнокрылыми стаями пернатых, которые просто щебечут, поют, заливаются и выводят дивные трели, особенно в месяц любви. Словно в раю земном жили в своих домах французские, венецийские, дубровницкие послы; не хуже их жили по ту сторону пролива богатые итальянские и греческие купцы, но и этого им казалось мало: они любили выезжать далеко за город, на морское побережье, в роскошные дома, где воздух днем и ночью полнился мягкой соленой влагой и ароматами трав.

Все это время Турн и его товарищи обедали и ужинали в Галате, у греческих купцов — друзей Корлата. От них узнали много жестоких подробностей о бунте янычар в Стамбуле, которые смели с трона умного, но беспокойного султана Османа — к великой радости иезуитов, чуявших в нем непримиримого врага. Султан рассчитывал прославиться войной с поляками, но, потеряв не одну тысячу солдат и лошадей, не добился даже заключения договора о мире. Только приготовился он к очередной войне с ливанским эмиром, надумав заменить янычар новыми войсками из курдов, как янычары и сипахи общими усилиями удавили владыку. Страшные были те дни.

Новый султан, Мустафа-хан, умом не блистал, но христиане были довольны, ибо торговля процветала. Оставались лишь заключить договор с Польшей, за что и взялся английский посол сэр Томас Роу, человек ума необыкновенного, под покровительством которого по обе стороны Босфора преспокойно жили немцы, французы, голландцы и греки. Ему предстояло решать — быть или не быть новой войне с Польшей.

Его имя не сходило с уст хозяев. Говорили, что был он из простых купцов, разбогатевших при Елизавете Тюдор {126} 126 Тюдоры — королевская династия в Англии (1485—1603). торговлей тканями. Дед его был мэром Лондона, а сам сэр Томас воспитывался в Оксфорде, был близким другом Генри, покойного принца Уэльского, и совсем тогда молоденькой принцессы Елизаветы, позже чешской королевы. Целью его первых заморских странствий было индейское золото. В Индостан, к Великому Моголу, он поехал уже послом короля Якова. И вот теперь здесь, в Стамбуле, пользовался славой одного из самых влиятельных иностранцев. Если до сих пор с послами христианских стран обходились не слишком деликатно, с его появлением при Высокой Порте все изменилось.

Нет, ни о ком греческие купцы и их жены-щебетуньи не наговорили путешественникам столько, сколько о сэре Томасе. Турна это раздражало, Иржика снедала ревность. Томас Роу только что получил письмо от его королевы. А до этого Томас Роу писал ей в Прагу, Томас Роу подарил ей попугая. А вдруг Томас Роу спросит его, любила ли она эту птицу? А вдруг не спросит? Любила ли королева Томаса Роу до замужества? Сэру Томасу сейчас как будто бы сорок. Женат на малокровной племяннице лорда Грандисона, которая так и не родила ему наследника, зато принесла большое богатство. Все это рассказывал золотых дел мастер, грек, у которого Роу приобрел иконы в свою коллекцию картин и скульптур.

— Скажите, а волосы у него какие — темные? — спросил Иржик и поймал на себе удивленные взгляды.

— О да, — ответил купец, — и у него большие черные глаза, немало повидавшие на своем веку…

— Любит женщин?

Этот вопрос был уже нескромным. Однако хозяйка дома ответила: