Франтишек Кубка - Избранное

В одну из этих гондол сошел по спущенному трапу Иржи. Он пристал к молу как раз в тот момент, когда дож, сопровождаемый сенаторами, повел между двумя шеренгами алебардщиков адмирала Брауна и его офицеров в свой дворец. К сэру Брауну подошел лорд Кларендон, британский посланник, и приветствовал адмирала от имени его величества короля Якова, который, пребывая в отдалении, все же зорко наблюдал за плаванием «Святого Георгия» во славу короны по чужим морям и дружественным городам, среди которых Венеция занимает далеко не последнее место. Сэр Браун учтиво подал послу руку и удалился с дожем во дворец.

В толпе сверкающих золотом и шелками офицеров стоял Генрих Матес Турн. Его наряд отличался простотой. Только панцирь на груди да белое страусовое перо выдавали его генеральское звание. Как и всегда, он имел взлохмаченный вид и влажные, как обычно, глаза, а вот нос его стал краснее и волосы белее, чем прежде. Он как раз раскланивался с госпожой Катериной, супругой бывшего дожа Франческо Контарини, который пригласил графа Турна в Венецию, но несколько недель назад был смещен новым дожем из рода Корнери — Джиованни Корнери Первым. Иржи выждал, пока Турн закончит свою галантную беседу. Потом подошел ближе и окликнул его:

— Я здесь!

Турн от удивления открыл было рот, но тут же спохватился и во весь голос завопил:

— Ячменек!

Они обнялись и на глазах у всех прослезились, а вокруг звонили колокола и толпа кричала так, что они не слышали собственных слов. Наконец до Иржика дошел смысл вопроса:

— Ты что здесь делаешь, молодец моравский, дорогой ты мой пикарт?

— Я приплыл с англичанами из Турции!

— Это хорошо, юноша, но чего тебе здесь надо?

— Я приехал к вам!

— Ко мне? А кто тебе сказал, что я в этом Венедиге? [48] Венеции (нем.) .

— Господин Роу.

— Почему же ты мне не написал?

— Хотел устроить вам сюрприз!..

— Вот уж действительно сюрприз! Вдруг на тебе — чешская речь! Эх, ну и разнесло же нас ветрами…

Турн заговорил спокойнее.

— Вспоминали вы хоть изредка обо мне? — спросил Иржик.

— Да ведь мы писали друг другу.

— Это было так давно!

— Я за это время объехал изрядный кусок света!

Они уходили с мола, обнявшись за пояс, как дети. Но Иржику показалось, что Турн чего-то недоговаривает.

— Давно вы здесь, отец? — спросил он, и Турну понравилось такое обращение.

— С рождества. Я приехал из Гааги через Кале и всю Францию. Здесь меня хорошо приняли. Платят много денег. Шесть тысяч дукатов. На одну только экипировку выдали целых четыре тысячи. У тебя есть деньги, сынок? Я дам тебе сколько нужно.

— У меня есть, отец. Но скажите, вы довольны?

— Я всякого насмотрелся за это время. А как ты? Ты вырос, похорошел, но побледнел. Тебя донимали женщины?

— Донимали, отец, и я их…

— Все бывает, сын. И что ты делал?

— Я ел, пил, ездил верхом, играл в карты. Дрался на дуэли. Выслушивал поучения сэра Томаса. Против меня поднялись все христиане в Стамбуле, а турки собрались заточить в темницу. Вот почему сэр Томас выгнал меня. Он отправил меня к вам, отец! Я уехал с радостью. И вот я здесь!

Они сидели у таверны над каналом, а мимо них торопливо сновали монахи, рыбаки, писари, торговцы, стройные и толстые женщины. Нищие выкрикивали молитвы и попрошайничали. Гондолы скользили по мутной воде. Из какого-то окна тренькала мандолина. Со звонниц храмов били полдень, и ласточки низко носились над водой, издавая звуки, похожие на гудение струны.

— Будешь жить со мной. У меня роскошное логово, генеральское, — говорил Турн. — Отродясь так не жил. Кресла высокие кожаные, шелковая постель, стены обиты штофом, на полу ковры, витражи на окнах, кубки из Мурано, камердинер в красных чулках, голубиный помет на карнизах, комары, колокола на башне святого Моисея и процессии — на море, процессии — на суше, и суета сует день и ночь, и ко всему этому еще воняет рыбой… Будь я лет на тридцать моложе, может, мне все это и понравилось бы. Женщины тут красивые, высокие, волоокие, крутобедрые, а самые красивые из них — золотоволосые. Говорят, что они с лангобардской кровью.

Значит, женский пол не давал тебе покоя там, в Стамбуле? А королеву ты что же, забыл?

Иржик покраснел, как в былые времена.

— Сэр Томас своими речами заставил меня забыть ее.

— Ревновал, старый шут! Королева еще больше похорошела.

— Вы говорили с ней?

— Часто и подолгу.

— Как ей живется в изгнании?

— Как королеве…

— Сколько у нее детей?

— Пять, шесть… семь… Не знаю. Они не все в Гааге. Дом, в котором она живет, это тебе не пражский Град, а Гаага не Прага. Старшего сына она отправила учиться, кажется, в Лейден.

— Хайни?

— Хайни уже совсем не Хайни. Это серьезный юноша с меланхолическим взглядом, который не шалит и не капризничает. Коли хочешь называться чешским принцем, так и учись чешскому! А у него пфальцский гувернер!

— Много в Гааге чехов?

— Хватает…

Турн помолчал. И снова Иржику показалось, что он чего-то недоговаривает.

— А вы, отец, что делали в Нидерландах?

— Письма писал. Карла, принца Уэльского, убеждал, что Англии непременно надо воевать с Габсбургами. Бетлену предлагал готовиться к новому походу против императора. Мансфельд в ту пору был в Лондоне и набирал войско. Он снова стал знаменит. Король Яков его не жалует, но принцу Карлу он нравится. Тот поселил Мансфельда в королевском дворце, в тех самых покоях, что были приготовлены для испанской невесты, которая, слава богу, не приехала.

Мансфельд писал мне из Лондона в Гаагу, звал к себе на службу. Я набрал роту кавалеристов, отряд кирасир, обучал их. Какое-то время пробыл у Мансфельда генерал-лейтенантом. Как вдруг прибывает ко мне здешний посол и приглашает сюда вот в Венедиг. Дескать, сенат Венецианской республики собирается снарядить войско против императора. И мне, стало быть, нужно это войско набрать и обучить! Вот я и поехал, повинуясь приказу короля Фридриха и любезной улыбке королевы…

— У вас достойное поручение!

— Это только так кажется, сынок. Ведь я ровно ничего не делаю. Думал — буду весь в трудах, а сам пока только сижу сложа руки да расхаживаю на приемы. Я вызвал в Венецию пана Каплиржа, Павла, да ты его знаешь! Этот, конечно, не полководец, но вербовать солдат умеет неплохо. Он сколотил тут полк ландскнехтов и сделался полковником. Теперь он муштрует солдат в Брешии. Еще приехал ко мне пан Ян из Бубна. Но вот какое невезение, — дож Контарини хотел войны, а Корнери — нет. Да еще императорский посол встал в позу — почему это, мол, в католическом Венедиге генералом стал этот гнусный еретик Турн. Дож струсил, стал оправдываться, что хотя Турн и генерал венецианского войска, но против австрийского дома его не поведет. Мне запретили нанимать офицеров из чешских изгнанников.