Александр Кузнецов - Купина

— Ну что там, Коля? — спросил я.

Вместо ответа Колька-маленький попятился, не оборачиваясь, хотя в этом месте можно было уже и повернуться.

— Коля, чего?!

Колька сопел и молча пятился. И тут погасла свечка. Мы быстро стали удирать и остановились, тяжело дыша, только тогда, когда забрезжил свет входного отверстия. Прижавшись друг к другу, слегка отдышались и вылезли на белый свет. Изодрались в кровь. О наших штанах, без того далеко не новых, и говорить нечего.

— Обрыв там глубокий, — только и сказал Колька, — ничего не видать ни внизу, ни спереди. Зала такая большая, — развел он руками, — а в ней что-то стоит. Но спуска нет.

Так эта тайна и осталась нераскрытой.

Недавно я подходил к собору, смотрел, остались ли следы от этих отверстий. Остались. Сами отверстия замурованы, но хорошо видно, где они раньше были.

И все же клады существовали. Анна Петровна Озябкина рассказывала мне, что на ее памяти измайловские мальчишки Макаров, Куликов и Зарубин нашли обвалившийся подземный ход и обнаружили в нем склад старинной церковной утвари. Поделили ее между собой и принесли домой. Кому достался золотой крест, кому серебряное кадило, кому серебряный подсвечник. Вовка Макаров получил большую серебряную чашу. Анна Петровна видела ее и знает, что мать Вовки — Прасковья Ивановна Макарова снесла эту чашу в торгсин. Причем Анна Петровна уверена в том, что найденных вещей было куда больше, чем ей показала Прасковья Ивановна. Просто о них умалчивали, чтобы не вызвать зависти и лишних разговоров.

Была Анна Петровна свидетельницей и еще одной любопытной истории. Прокладывали в наши жилые корпуса газ, копали для газовых труб траншею между восточным корпусом и Мостовой башней. Во время работ наткнулись на несколько старых захоронений и нашли среди костей различные золотые вещи. Какие-то кресты (судя по ее описанию — ордена), золотые кольца. Одно из колец, оно было с большим камнем, рабочий нашел при ней. Надел его на палец, высунул из ямы руку и повертел ею: вот, мол, смотрите, что я нашел. Конечно, ни в первом, ни во втором случае, никакие археологи, так же как и представители власти, не приглашались. Что это за клад, что за могилы, так и осталось неизвестным. Торгсин же интересовало только одно — вес драгоценных металлов. С орденов скалывалась эмаль, филигранные вещи шли под пресс.

Клад хранился и в Покровском соборе. Анна Петровна утверждает, что в 1925 году, когда зарождался на острове рабочий городок, Покровский собор стоял нетронутым. Весь его интерьер, все находящиеся в нем иконы, церковная утварь, старые книги, покровы и одежда священнослужителей — все это охранялось, В собор иногда пускали людей, как в музей. Помнит Анна Петровна ковровую дорожку от входных дверей до самого алтаря, иконы в золоченых окладах и с каменьями, покрытый бархатом стол. Колонны (столпы) были обтянуты холстом и расписаны, по ее словам, цветами и травами.

Комендантом городка был тогда некто Панин. Он и ведал собором. Так этот Панин воровал и носил в торгсин утварь из драгоценных металлов, пока в 1932 году не был пойман ночью жителями городка с поличным: вынес серебряный подсвечник из алтаря собора. Панина судили, и он сгинул навсегда, а всю церковную утварь и оклады икон в том же 1932 году вывезли на нескольких подводах в неизвестном направлении. Анна Петровна спрашивала у возниц, куда везут, а те и сами толком не знали.

У дворника дяди Володи осталась только большая рукописная книга, в которой, по словам Анны Петровны и Олега Озябкиных, была записана вся история Измайлова. Потом эта книга перешла к дяде Фоне. Он иногда показывал ее, но не всем, ибо в ней имелись планы подземных ходов острова, а кладоискательство продолжалось. Эту книгу видели, держали в руках и листали многие измайловцы, в том числе и Олег Озябкин.

И еще одно воспоминание. Оказывается, в пол собора были вставлены надгробные плиты. После разорения храма один из жителей городка Анатолий Бирюков вынимал их и использовал для изготовления надмогильных памятников, которые до сих пор можно видеть на Измайловском кладбище. Измайловцы осуждали его, но не за то, что он осквернял могилы, а за то, что хорошо на этом зарабатывал.

Каменный измайловский собор Покрова Богородицы построен в 1697 году, уже после смерти Алексея Михайловича. 1-го октября того же года храм освящен патриархом Иоакимом в присутствии Федора Алексеевича и всей царской семьи. Иван Снегирев утверждает, что освятил собор патриарх Никон, но это неверно. Однако Никон здесь бывал. Покровский собор сходен с кремлевским Успенским собором, таков же его план и фасад. Построен он на песчаном грунте и на мелком фундаменте. Секрет долговечности здания заключается, видимо, не только в прочности кладки и толщине стен, но и в закреплении их мощными железными балками.

По своим архитектурным формам Покровский собор вроде бы архаичен даже для конца XVII века, так строили еще в пятнадцатом столетии. Он выглядит древнее Мостовой башни, настолько стародавни его суровые формы. Для того чтобы понять сколь грандиозен он и величествен, надо подойти к нему вплотную и постоять перед его крыльцом. При этом постарайтесь мысленно откинуть стоящие по бокам его корпуса богадельни.

Но в то же время он нов своими широкими и высокими окнами «в два света». Таких в старых храмах не бывало. Сверху же храм освещают окна массивных барабанов. Внутри собора очень светло.

Пять огромных куполов так велики, что теснят друг друга своими пучинами. Мне всегда почему-то казалось, что они слишком велики, и это нарушает пропорциональность сооружения. Ведь высота барабанов с главами и крестами такая же, как и высота самого храма. Все стены разделены на три части лопатками, заканчивающимися вверху полукружиями закомар. Удивительно красив резной камень на столбах крыльца. Раньше я его просто не замечал, принимая как нечто само собой разумеющееся, а теперь разглядел с радостным восхищением. Пристройками уничтожены два таких же крыльца.

Интерьер собора обновлялся при устройстве богадельни в сороковых годах прошлого столетия. Правда, и от этого обновления осталось не много.

Мне всегда хотелось представить себе Покровский собор в его первозданном виде. И вот теперь я, кажется, могу описать его как снаружи, так и внутри. Чуть-чуть воображения, и можно увидеть все таким, каким оно было более трехсот лет назад.

Вот он, освещенный с четырех сторон и сверху, что позволяет днем не зажигать здесь огня. Главы храма обиты осиновой чешуей, таким же серебристым лемехом покрыты закомары и промежутки между ними. Кресты, тульи и яблоки опаяны белым «немецким» железом. Стрельчатые его своды лежат на четырехгранных столпах, между которыми располагаются деревянные хоры для певчих. На них ведут круглые лестницы с точеными балясинами. В окнах «кубчатые» решетки расписаны яркими красками, окончины слюдяные, клинчатые.