Александр Кузнецов - Купина

— Прости меня, неразумного, отрок, но не грешно ли образы святых списывать с грешных людей? — смиренно вопрошает старый мастер.

Но Автоном и здесь за словом в карман не лезет:

— Человек создан по образу и подобию Божьему, какой здесь грех?

Вставил словечко и молчаливый Карп Золотарев. Пишет он лучше всех, заказы получает чаще других, недаром справил себе малиновый охабень со стоячим воротником, обшитым серебряной нитью. Но празднословить не горазд.

— Сказывают, патриарх Иосаф недовольствовал, что забыли древлее письмо, увлеклись теновитостью да узорочьем, — говорит он в раздумье. — Опять же Аввакум, а с ним древнего благочестия ревнители, хулят наши иконы.

— Правильно хулят, — ворчит Иван, прописывая тонкой кистью лик Спасителя, — всем вам немчинами захотелось стать.

Но молодые ему не уступают, хоть и грешно спорить со старым человеком:

— По злобе хулят. Разве черные доски лучше? Мудрые иконописцы всякому изображению на иконе, каждому члену и черте придают правильный вид. Поэтому писать должно с тенями, светло и румяно.

Дверь отворилась, и в палату быстрыми шагами вошел высокий человек в ладном алом кафтане и красных сафьяновых сапогах. Изографы встали и поклонились ему в пояс:

— Здравствуй, батюшка Симон Иванович!

— Дай бог здоровья!

— Желаем здравия!

Ярыжка в длиннополой рясе и в запачканной красками скуфейке поставил Ушакову посреди палаты кресло с подлокотниками и вслед за другими ярыжками и учениками, доличниками и травниками вышел вон. Главный художник сел и приказал садиться изографам.

Стало слышно, как потрескивает в огне свечи сгорающий мотылек. Симон обвел своими живыми глазами художников и поднял принесенный им свиток:

— Вот указ. По патриаршему дозволению писать образы для собора Покрова богородицы в Измайлове. Плотники и столяры из Ворсмы уже поставили тябла иконостаса. Иконостас гладкий, пятипоясный. В нем шестьдесят один образ праздников да деисусов, пророков, праотцев. Местных образов восемь. Писать иконы… — здесь Симон Ушаков сделал паузу и опять обвел изографов строгим взглядом. Все молча ждали. — Писать иконы Карпу Золотареву со товарищи.

Золотарев встал с лавки, до земли поклонился Симону.

— Спасибо, благодетель Симон Иванович! Век не забуду доброты твоей.

Иконописцы последовали его примеру.

— Писать будешь по своим прописям, по своему воображению, — сказал главный изограф Карпу Золотареву, когда все снова сели. И тут же в один миг разрешил все споры художников:

— Образы в греческом пошибе и по моей «Азбуке».

— Добро, Симон Иванович, — закивал головой Карп.

Изографы молчали. Понимали, что писать им так, как написал он сам «Троицу» и «Спаса нерукотворного».

Древнерусская живопись была уже обречена. Конец XVII века — время ломки продиктованных средневековьем традиций. Все это мы и могли бы увидеть в иконах собора Покрова Богоматери в Измайлове.

Нельзя не заметить изразцов Покровского собора. В самых разных городах России, на стенах различных сооружений по таким изразцам я всегда безошибочно узнавал XVII век. Изразцы на церкви Иоанна Предтечи в Ярославле, на жилом доме в Ростове Великом, на соборе Введенского монастыря в Сольвычегодске напоминали мне о моей родине. Покровский собор необычайно щедро разукрашен изразцами желтых, коричневых, зеленых и синих непрозрачных тонов. Я думаю, нет в Москве другого храма столь же пышно украшенного изразцами того времени, они не только обходят фризами вокруг глав, ими сплошь покрыты широкие поля закомар.

История московских изразцов напоминает историю Измайлова: взлет русского изразцового убранства произошел в те же самые годы, когда строилось Измайлово, во времена его расцвета. Когда же, заброшенное, оно стало постепенно умирать, искусство изготовления и применения строительных изразцов мгновенно оборвалось в Москве и больше не возрождалось. Если не считать возобновления его уже в канун XX века, в период увлечения древнерусским искусством и бытом, когда была сделана попытка возродить производство многоцветных облицовочных изразцов. В это время в Москве и Петрограде было построено немало зданий в псевдорусском стиле. В начале же XVIII столетия в Россию пришли новые вкусы, иная мода и старые русские изразцы с фасадов домов и церквей перекочевали в жилые покои — ими стали облицовывать печи. Однако, когда в новой столице России возводил свои дворцы Растрелли, пятицветными изразцами украшались еще на старый лад церкви и другие строения — в Ярославле и на русском Севере, в Вологде и Великом Устюге. Но не в Москве и не в Петербурге.

Хотя русская архитектурная керамика известна с XI—XII веков, своего наивысшего развития русские изразцы достигли во второй половине XVII столетия. Избранный в 1652 году патриарх Никон решил построить монастырь, который представлял бы из себя точную копию Иерусалимского храма. Не было у Никона только цветного мрамора, он решил заменить его многоцветными керамическими плитками. Это был смелый и невиданный в Европе прием, десятки тысяч разноцветных сверкающих на солнце изразцов как нельзя лучше украшали церковь. Храм получился не иерусалимский, а чисто русский.

Дело поручили мастеру Петру Заборскому, гончарам Игнатию Максимову и Степану Иванову. И эти три человека произвели настоящий переворот в «ценинном» деле. В древних русских городах — Киеве, Владимире, Москве, Чернигове, Муроме и Старице были известны коричневые плитки с желтыми и зелеными разводами, а в Новом Иерусалиме впервые появились нарядные пятицветные изразцы — синей, зеленой, желтой, коричневой и белой расцветки. Известная до сих пор гончарам полупрозрачная глазурь заменена в них непрозрачными стекловидными эмалями. Мастера применили не только новую технологию, но и создали совсем иные представления об украшении зданий. Барабаны куполов выкладывались изразцовыми поясами, окна заключались в изразцовые наличники, шатры одевались цветной черепицей. Изразцы служили и для украшения внутреннего убранства — огромный иконостас (семь трехъярусных алтарных преград выше восьми метров в целом) выполнен из специально изготовленных пятицветных изразцов.

Одним из самых распространенных узоров на изразцах того времени был так называемый «павлиний глаз», которым Степан Иванов, по прозвищу Полубес, украсил Покровский собор в Измайлове. Узор напоминает скорее цветок репейника, чем глаз павлина. Фон темно-синий, по нему идут зеленые листья, и среди них горит оранжевый «глаз», в котором сверкает белый зрачок. На Измайловских изразцах изображены также диковинные птицы и звери, растительные орнаменты, розетки. Все это можно увидеть и сейчас на стенах Покровского собора и Мостовой башни. Изразцы для реставрации Покровского собора делают теперь в Ярославле, сохранились там еще мастера «ценинного дела». При первой реставрации собора в начале пятидесятых годов нашего столетия недостающие изразцы укрепляли новейшим способом — сажали на эпоксидные смолы. Но изразцы отвалились. Теперь Ярославские изразцы изготавливаются и укрепляются по старинке, скоро мы увидим фасад Покровского собора во всей его красе.