Александр Кузнецов - Купина

Третий этаж — восьмерик, покрытый широким шатром, форма которого хорошо гармонирует с мощными формами всего здания. Верх шатра, как и шатры ворот Государева двора, был увенчан двуглавым орлом из «белого железа».

В просмотренной литературе встречалось глухое упоминание о том, что под Мостовой башней был найден тайный колодец, в котором обнаружены человеческие кости и черепа. Возможно, здесь вершились какие-нибудь темные дела во времена Софьи или при разгроме «факции» Анной Иоанновной. Во всяком случае, когда в башне открывали магазин, в подвале нашли «пыточную». Так, по крайней мере, называли жители Измайлова помещение, в котором обнаружили огромные клещи и вделанные в стены цепи. Тогда и уже много позднее кто-то собрал здесь человеческие кости, и они долго лежали под лестницей нашего южного корпуса в большом ящике. Я видел их собственными глазами.

Мы говорили, что с 1681 года в Измайлове постоянно жила вдова Ивана Алексеевича царица Прасковья. Но вот она умерла в 1723 году, и Измайловские строения начинают без присмотра быстро приходить в упадок и запустение. За два года (1767—1769) разбираются деревянные хоромы, разрушаются многие строения Государева двора, ломается мост, ведущий к башне. Быстро ветшает и сама башня. Вспомнили о ней только в 1845 году во время устройства военной богадельни. Сделали капитальный ремонт, подновили углы, покрыли шатер, вставили 98 новых изразцов в барьер гульбища. Закладываются и остекляются проезды, они теперь никому не нужны, помещение используется для других целей. В шатре вновь устанавливаются семь колоколов, он снова украшается двуглавым орлом, на этот раз уже позолоченным. Вторая реставрация Мостовой башни производилась в 1946—1950 годах архитектором Борисом Дмитриевичем Комаровым. И вот теперь идет третья реставрация…

Накануне царь Алексей Михайлович смотрел в Преображенском позорище, что устроили «начальный комедиантский правитель Грегори с Матвеевым. Называлось оно «Артаксерксово действо».

Наутро, отправив царицу с детьми в Москву, решил он поглядеть законченную и приведенную в порядок Думную палату измайловской Мостовой башни.

Забрызганная осенней грязью царская карета переехала мост, медленно проплыла под арку башни и остановилась у северного крыльца возле стоящих на земле колоколов. Закаркали встревоженные вороны, построились по обе стороны входа стрельцы. Артамон Матвеев открыл дверцу, стряпчие подсунули сафьяновую скамейку, и из кареты осторожно высунулся красный царский сапог. Стольники подхватили царя под руки, он вошел на непокрытое еще каменное крыльцо и поднял глаза на громаду Покровского собора. На широких его куполах копошились кровельщики в белых рубахах, крыли пучины лемехом.

Ход на гульбище узок, а царь в пышной собольей шубе, тут его не провести под руки. Опираясь на посох черного дерева, стал тяжело подниматься по высоким ступеням. Сразу не дошел, пришлось отдыхать. Что-то неможется сегодня. Отдышавшись, увидел с гульбища хоромы. Они поднялись над островом чешуйчатыми шатрами, бочками, скирдами, смотрят на полуденную сторону и блещут бирюзой, изумрудом, лазорью. А поверх кровель сверкают на солнце золоченые петухи, орлы и львы. Под крышами — рубленые причелены, подвески, лобовые доски, наличники раскрашенные. Самоцветами переливаются слюдяные оконницы. Но не радует нынче царя ни красота измайловской осени, ни этот расписной дворец, настоящий улей из хором и клетей.

Тем временем на гульбище поднялись и бояре. Царь, перекрестившись, переступил порог, увидел царское место, опустился прямо в шубе на шитое золотом по алой парче кресло. Ноги поднял на высокое подножие.

— Садитесь, бояре, — сказал.

Потолкались, сели, расправив шубы. Федор Михайлович Ртищев глядит на Бутурлина: Василий Васильевич управляет Дворцовым приказом, ему и ответ держать. Но царь молчит, молчит и Бутурлин, на его постном лице синие ледяные глаза так и буравят царя из-под кустистых бровей.

Обвел Алексей Михайлович потускневшим взглядом Думную палату. Стены по тесу обиты зеленым сукном, потолки — резной жестью по слюдяной подкладке. Райские птицы вырезаны, Сирины и Гамаюны. Окна и двери расписаны цветами и травами на «персидское дело». Пол настлан дубовым кирпичом, раскрашен зеленой и черной краской «в шахмат», лавки обиты войлоком и по нему красным сукном. Истоплены уже фигурные печи с зелеными и синими изразцами.

Прикрыл царь ладонью глаза, посидел так с минуту, а потом говорит:

— Поставьте мне на гульбище, — и поднялся.

Его подхватили под руки, взялись с двух сторон за подлокотники кресла, понесли его вслед за государем.

— Ступайте все, — сказал царь Алексей, усевшись лицом к мосту.

Вернулись бояре в Думную палату, сидят на лавках, думают — быть грозе.

Открыл глаза царь — за мостом дорога поднимается из рощи на холм и, теряясь в лесах, идет на Москву. Березы пожелтели, начали осыпаться, а дубы — еще зеленые. Где-то над головой стучали топоры. Один голосистый, словно кукушка кукует, другой звенел каленой устюжской сталью: «Дзинь! Дзинь!» Третий глухо ухал, как хлопушка ночного сторожа.

Припомнилось царю, как явился по его зову протопоп Аввакум, как он сам вышел ему навстречу, просил благословения и сыночку своему Алешеньке, нежному, худенькому, в голубой рубашечке. Сказал:

— Царевич, прими и ты благословение.

А мальчик испугался могучего, заросшего волосами протопопа, прижался к отцу, обхватил его ручонками. Нет теперь Алешеньки, нет и матери его. Унесла чума проклятая.

— Поздорову ли живешь, протопоп? Видишь, привел Господь свидеться. Садись рассказывай. Где ты стал?

— У Тверских ворот, государь.

— Поставлю тебя в Кремле, на подворье. Нет теперь врага твоего заклятого, Никона. Не пускаю его в Москву.

— Думал я, государь, живучи там в Сибири в опасностях многих, что здесь-то в Москве тишина. Приехал и вижу — смете́на церковь хуже прежнего. Чума на Москве была знаменьем Никоновых затеек, а вражеский меч занесен над нашей землей за все то, что церковь разодрана. Живут и прорастают римские блудни. Пока погибель не постигла нас всех, с корнем надо выдрать зло…

…Который уж, год сидит в земляной тюрьме сей протопоп в Пустозерске на хлебе и воде, а все на своем стоит, грамоты рассылает раскольникам…

Никон проклял меня. Ни суд, ни ссылка ему нипочем. За какие грехи мне наказание? Не я решил — Священный Собор!

Снег валит и валит… Вышел к народу в большом наряде — в шубе собольей золоченой, в Мономаховой шапке, со скипетром и державою. Под крыльцом, хоругви, иконы на носилках, знамена в цветных лентах. Митрополиты, архиепископы, епископы, вокруг, прибыли из соборов крестные ходы. Поднял руку со скипетром, смолкли колокола и хоры певчих дьяков. Упал народ на колени.