Александр Кузнецов - Купина

В другом конце сарая устроилось домоуправление нашего городка, а во время войны — булочная. У этой булочной в шесть утра собирался ежедневно весь наш островной люд. Все занимали очередь. Ребятишки играли, взрослые обсуждали невеселые военные новости. К семи часам все получали свои хлебные пайки и бережно разносили их по домам. Стоять в очереди приходилось потому, что все работали, иждивенческих карточек, по которым выдавалось триста граммов хлеба на день, было немного. Работали и подростки. Я пошел токарем на завод «Аремз» и стоял у станка, как и все, по двенадцати часов без выходных. Хлеб надо было получить до работы. А после завода мы шли на огород: весь наш остров поделили на небольшие участки, где мы сажали, выращивали и караулили по ночам картошку. Наш огород располагался как раз на том месте, где когда-то стоял Регулярный сад, о чем мы, конечно, не подозревали.

Пожалуй, единственное, что мальчишкам было известно из истории острова, — это то, что в большом каменном сарае северо-западного угла Государева двора хранился найденный Петром I ботик. Об этом сообщала полустершаяся надпись на помятом железном листе, висевшем на стене сарая. Анна Петровна помнит стоявший в этом помещении мраморный пьедестал и большую памятную доску с надписью золотыми буквами по серому мрамору.

Основатель российского флота в детстве боялся воды. Старший его брат — Федор Алексеевич и учитель юного Петра — Тиммерман всячески старались приучить его к воде. Они купались вместе с Петром в Измайловском пруду и катались по нему на лодках. И вот в 1691 году Петр с голландцем Францем Тиммерманом забрел как-то на льняной двор и обнаружил там иностранный ботик.

Длинный и нескладный Петр, на котором был узкий в груди и повязанный через плечо белым шелковым шарфом Преображенский кафтан, измерял при помощи астролябии Государев двор села Измайлова. Князь Яков Долгорукий привез из Франции четырнадцатилетнему царю этот инструмент, а как пользоваться им — объяснить не мог. Петр обратился к немцу — доктору: не знает ли? Доктор прибора такого не видел, но сыскал молодому царю знающего человека — голландца Франца Тиммермана. Юноша жадно вцепился в нового учителя, замучил его бесконечными занятиями геометрией и фортификацией. Позже он говорил про Франца Тиммермана: «И тако сей Франц через сей случай, стал при дворе быть беспрестанно в компаниях с нами».

Тиммерман дал задание Петру измерить расстояние от западных ворот Государева двора до восточных. Чертя на песке тростью голландца, Петр производил окончательные расчеты.

— Ровно сто сажен и двенадцать вершков, — сказал он, возвращая трость.

— Зер гут, майн фройнд! Только надо нам сей расчет проверить. Как мы можем это сделать? — спросил худощавый, подтянутый иностранец. Он был в строгом черном кафтане и при треуголке.

— Саженью!

— Можно саженью, — согласился Тиммерман.

— Федька! Поди сюда! — крикнул царь сержанту Преображенского батальона, ходившему за ними по пятам.

— Я не Федька, государь, я Евтихий, — смело шагнул вперед потешник, одетый в такой же зеленый кафтан. Из-под его треуголки во все стороны торчали вихры.

— Ефтихий! — фыркнул Петр. — Что за имя?! Будешь Федором. Давай сажень. Живо!

Произведенный за грамотность и смекалку в унтер-офицеры преображенец вырос в Измайлове и знал Государев двор как свои пять пальцев.

— В льняном амбаре, государь, — сержант бросился в правый угол двора к низкому каменному зданию.

Петр в нетерпении зашагал следом. За ним шел Тиммерман.

— Что здесь лежит? Чье? — спросил Петр, войдя в полутемное захламленное помещение.

— Старые и негодные вещи деда твоего царского величества, — отвечал Федор.

Петр осмотрелся. Почти всю стену амбара занимало большая лодка, заваленная старыми седлами, развалившейся мебелью и бочками.

— Франц, а это что за судно? — в изумлении указал на нее Петр.

— Бот английский, государь, — присмотревшись, отвечал учитель.

— Чем лучше наших?

— Ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру.

Петр посмотрел на него с недоверием:

— Против ветру? Быть не может.

Федор встал перед царем, держа в руках сажень в виде развилки из жердей.

— Вот, государь.

Петр отмахнулся от него и продолжал допрашивать Тиммермана:

— Есть ли такой человек, чтоб мог бот починить и ход его мне показать?

— Есть. Мой друг Карштен Брандт. Тоже голландец. О, это большой мастер, — поднял глаза к потолку Франц Тиммерман. — Он твоему батюшке Великому князю Алексею Михайловичу построил в Дединове корабль «Орел». Прекрасный был корабль, не хуже голландских и английских.

— Где сейчас сей Брандт?

— Полагаю, в немецкой слободе, государь.

Петр повернулся к Федору, вырвал у него из рук сажень и отбросил ее в сторону:

— Андрея Матвеева ко мне! Всех потешников, что со мной — сюда! Вытащить бот, поставить у воды.

Прибежавшему вскоре Андрею Матвееву, сыну Артамона Матвеева, царь приказал!

— Скачи в Преображенское. Возьми мою карету и поезжай на Кукуй. Отыщешь там корабельного мастера, Карштена Брандта и привезешь сюда. Поспешай!

Через несколько минут Матвеев в сопровождении двух преображенцев миновал западные ворота Государева двора, переехал шагом по бревенчатому настилу мельничного поста и пустился в галоп по направлению к Преображенскому…

…Разместившаяся на окраине Москвы иноземная слобода называлась в народе Кукуем. Жены и дети поселившихся здесь еще в царствование Иоанна Васильевича иностранцев часто сидели у окон и смотрели на улицы. Многое им было в диво, а увидев что-то для себя необычное, они кричали друг другу: «Кукке, кукке гир!» — что означало: «Смотри, смотри сюда!» Эти восклицания и дали название слободе.

К концу XVII века иноземная, или немецкая, слобода выглядела отдельным городком с чистенькими улицами, аккуратными домиками, с тремя католическими церквами. Всюду постриженные деревья, клумбы с цветами, посыпанные песком площадки. Московский житель, пройдя от Покровских ворот расстояние двух ружейных выстрелов, попадал в другой мир, в чужую страну: вместо длинных охабней и высоких шапок он видел на веселых иностранцах коротенькие кафтаны и легонькие береты, вместо вышитых платков непокрытые женские головки. Если кто-то подходил к дому, женщины не прятались, а наоборот, высовывались из окон, с любопытством оглядывая каждого прохожего.

В одном из небольших деревянных домов, стоящих неподалеку от кирхи, в комнате, выходящей окнами в сад, сидели на мягких стульях и курили трубки два голландца. Возле входной двери стоял у стены огромный шкаф, окрашенный зеленой краской, с выдвижными ящиками, на которых виднелись латинские надписи. Передний угол занимал укрепленный на круглой стойке предмет, высотой в сажень. И хотя он был обернут шелковым зеленым пологом, в нем нетрудно было угадать человеческий скелет: из-под полога выглядывала костяная ступня.