Борис Камов - Мальчишка-командир

Седеющий, с отличными манерами адъютант в безукоризненно сшитом френче предупредил:

— Михаила Николаевича в городе нет. Вас примет его начальник штаба товарищ Какурин.

Голиков был разочарован: он готовился к разговору с Тухачевским.

— Командиры полков нам нужны, — сказал Голикову Какурин, бритоголовый, слегка сутулый, интеллигентного вида человек, — но эти вопросы решает сам Михаил Николаевич. До его прибытия зачисляю вас в резерв и советую изучить в политотделе материалы по антоновщине.

В политотделе Голикова посадили в маленькую комнату спецчасти, где стояло два пустых стола. За дверью лязгнула дверца тяжелого купеческого сейфа, и неразговорчивый сотрудник с пистолетом на ремне положил перед Аркадием Петровичем несколько тщательно пронумерованных папок с грифом «Совершенно секретно».

Голиков развязал первую папку. В ней оказался увеличенный портрет с пометкой: «Александр Степанович Антонов, 1918, в должности начальника Кирсановской милиции». Антонов сидел в кителе с накладными карманами. Был Антонов узкоплеч. Лысеющая голова с гладко прилизанным чубчиком выглядела при таком хилом теле уродливо большой. Нос картошечкой, губы толстоватые, щеки ввалившиеся. Глубоко посаженные глаза из-под крошечных бровей смотрели настороженно. При этом бывший начальник Кирсановской милиции самодовольно улыбался: себе он очень нравился.

В биографической справке говорилось: «Антонов А. С. Из семьи слесаря-кустаря г. Кирсанова. Учился в уездном училище. Еще там обнаружил бандитско-хулиганские наклонности, за что из училища был исключен.

В партию эсеров вступил в 1905 году, получив кличку Осиновый. Принимал участие в ряде экспроприаций и террористических актов, в частности ограбил кассу железнодорожной станции Инжавино, винную лавку в Ржаксе, убил старосту Бирюкова. Хитрый, осторожный конспиратор, он долгое время уходил от преследования, но в 1909 году был пойман жандармами, присужден к каторжным работам и отправлен в Сибирь, откуда явился после февраля 1917 года, именуя себя «жертвой борьбы с царизмом».

Антонов обладает сильной волей, но имеет пристрастие к кокаину [7] Кокаин — белый порошок из листьев кокаинового куста, растущего в тропиках. В начале века нюхание кокаина было распространенным видом наркомании. .

Политически безграмотен, однако с детства мечтает стать вождем и гарцевать на белом коне. Себя считает «революционным романтиком».

Кем-то из приближенных сочинена песня, которую Антонов очень любит:

Себя именует: «Начальник штаба революционной народной армии Антонов»*.

Голиков откинулся на стуле. За время службы он прочел пуды бумаг о всяких «бело-зеленых» атаманах и «батьках самостийных отрядов». Иных из этих атаманов он видел и допрашивал. Были среди них люди сильные, но недалекие, которые не знали, чего они хотят; были умные, на что-то обозленные, озверевшие от долгой безнаказанности и потерявшие человеческий облик; были «идейные», то есть ненавидевшие революцию, которая не давала им богатеть за чужой счет, и потому сжигавшие, сметавшие все, что было связано с народной властью.

Но, рассматривая снимок Антонова, вчитываясь в коротенькую справку, Аркадий Петрович не мог понять: как же этот человек с внешностью подросшего карлика, в прошлом обыкновенный уличный грабитель, а по тайным своим пристрастиям кокаинист, смог поднять восстание в громадной губернии?

Голиков читал дальше:

«Лозунг Антонова: «Не платите разверстку!»

Уничтожил около 240 коллективных хозяйств в губернии. Забрал 10 тысяч пудов хлеба, 250 тысяч пудов фуража, уничтожил противочумную опытную станцию. Убыток — несколько миллиардов рублей.

Его бандитами убито более 2000 сотрудников госучреждений и членов партии. В селе Оржевка зверски умерщвлены дети, члены детской коммуны, а их воспитательницы подверглись садистским пыткам. Приговаривая кого-либо к смерти, Антонов, рисуясь, кричит: «В яругу!»1

На 1 января 1921 года в рядах Антонова насчитывалось около 50 000 человек. Они разделены на полки. В каждом есть суд, который приговаривает к розгам всех недовольных своими командирами антоновцев. Каждый полк имеет официальную должность палача для пыток и казни «врагов Антонова», то есть захваченных активистов, партийцев, бойцов Красной Армии.

Многие крестьяне вовлечены в банды Антонова страхом и силой, что является слабым звеном созданного им движения. Крестьян Антонов именует «лаптежниками» и время от времени разгоняет их по домам, потому что они не умеют воевать. Но если к нему приезжают или даже прилетают представители от Деникина или контрреволюционного центра, Антонов, чтобы повысить численность «народной армии», снова силой загоняет к себе в лес несколько тысяч мужиков.

...Со своими полками, насильно меняя и отбирая в деревнях у крестьян лошадей, Антонов способен проходить за день 90—120 километров, что недоступно нашей кавалерии. У Антонова хорошо поставлена разведка. Агенты ходят в кепках и фуражках с козырьком определенной формы и размера. Благодаря этому они друг друга узнают и оказывают помощь. Отлично налажена связь между селами. Например, если появляется красный отряд, останавливаются мельницы. И весть за короткий срок достигает самых дальних углов губернии.

...Цель Антонова хотя бы на день-два взять Москву... Тогда, полагает он, подымется против Советов все крестьянство...»*

В той же папке Голиков обнаружил копию разведдонесения. За два месяца до того, как Антонов начал свой мятеж, один из наших заграничных агентов сообщал, что 13 мая 1920 года в Париже Центральный комитет партии эсеров принял решение поднять восстание здесь, в Тамбове.

«Значит, «самостийный мятеж», — понял Голиков, — волна «народного гнева» неторопливо готовилась в Париже? Господа в отлично сшитых сюртуках, сидя в ресторане и обсасывая косточки петуха, тушенного в красном вине, или жуя мясо омара по-американски, методично перечисляли, что должно быть на Тамбовщине взорвано и сожжено и кого в первую очередь следует убить. Но вряд ли эти планы, — подумалось Голикову, — были бескорыстными». И он не ошибся.

В другой агентурной телеграмме за той же подписью «Гастон» говорилось: «ЦК эсеров рассчитывает, что в результате мятежа удастся свергнуть правительство в Москве, во главе страны окажутся эсеры, которые начнут решительные преобразования в России: откажутся от власти Советов, созовут Учредительное собрание, возвратят фабрики и заводы прежним владельцам, концессии — иностранцам. Поскольку мятеж задуман как «крестьянская революция», то предполагается, что на промышленные товары, производимые рабочими, будут установлены твердые цены, а за хлеб мужик сможет назначить любую цену — какую захочет. И рабочему придется платить...»*