Борис Камов - Мальчишка-командир

— Мы в такие игры не играем, — горько усмехнулся Аркадий Петрович и, выйдя вслед за Васькой на широкую лестницу, громко сказал часовому: — Товарищ, гражданин Шилов отпущен домой.

Несмотря на поздний час, Голиков позвонил командующему боеучастком.

— Хорошо, — ответил сонный голос в трубке. — Только одна ласточка не делает весны.

Голиков не стал объяснять, что следом за Шиловым могут потянуться и другие.

На пятый день в ответ на запрос сельсовет сообщил, что Василий Шилов, двадцати двух лет, в селе Пахотный Угол не появлялся, а его родители распространяют провокационные слухи, будто он в «прощеный день» вышел из леса и был арестован или даже убит в штабе 58-го полка.

Получив эту весть, Голиков заметался по кабинету. В чем дело? Что случилось с Васькой? Неужели не поверил и вернулся в банду? Но тогда бы родители не подняли тревогу...

А могло быть и так, думал Голиков, немного поостыв: о переговорах в доме Шиловых узнала разведка Антонова, спрятала Ваську, а вместо него подослала другого человека... Или еще проще: они дали Ваське уйти из банды и убили по дороге домой.

Голиков доложил о случившемся в штаб боевого участка. И услышал от Пильщикова:

— Хм, все гораздо хуже, чем я ожидал.

Командир полка позвонил в милицию и ЧК. Ему сказали, что, по имеющимся сведениям, за минувшие дни в черте города и ближайших окрестностях убийств не было.

— По крайней мере, — уточнили, — таких, о которых нам было бы известно.

Тогда Голиков вызвал к себе начальника полковой разведки Чистихина. Тот явился слегка встревоженный. За ним всегда тянулся шлейф грешков: то шумно пообедал с самогоном в селе, то отрубил саблей голову жирному гусю, который встретился по дороге.

— Возьмите двадцать человек, — сказал Голиков, — и обследуйте весь путь от города до Пахотного Угла. Опрашивайте встречных, поговорите с детьми: они бывают наблюдательнее взрослых. Выясните: не слышал ли кто ночью четыре-пять дней назад криков, стрельбы, возни, не вырос ли где-нибудь подозрительный холмик. Найдете следы Шилова — представлю к награде.

Зазвонил телефон. Голиков снял трубку.

— Товарищ Голиков? — спросил вежливый мужской голос. — Здравствуйте. Тухачевский.

— Здравствуйте, товарищ командующий.

— Я очень огорчился новостями от вас.

— Я посылаю на розыски разведотряд, товарищ командующий.

— Если появятся новые сведения, не сочтите за труд позвонить.

Их разъединили. Голиков движением руки отпустил Чистихина, а сам продолжал сидеть, прижав трубку к щеке. Сейчас было важно понять, где он допустил ошибку, которая привела — Аркадий Петрович в этом уже не сомневался — к гибели Шилова.

Следовало оставить его до утра? Или выделить провожатого? Но оставаться Васька не хотел. А возвращение домой под охраной — люди посчитали бы, что он арестован.

Было стыдно перед Тухачевским, но еще мучительней было от мысли, что трагическая история с Васькой обернется новыми пожарами, разбоем и убийствами. Голиков представил агитаторов Антонова, которые разойдутся, разъедутся по селам, созовут митинги и начнут объяснять, что Советская власть умеет заманивать и обещать, вот полюбуйтесь, листовка, а потом... Вот перед вами несчастная, дважды обманутая мать Василия Шилова...

...На другой день возвратились разведчики. Они доложили, что Шилова никто не видел. Скорей всего, Шилова убили прямо в городе, потому что в деревнях тихо. Антонов не спешит подымать шум из-за гибели Васьки.

«Не их работа? — размышлял Аркадий Петрович. — Тогда чья же? Уголовников? На какое же богатство они польстились?.. И зачем спрятали тело?»

Настроение у командира полка было жуткое, но распускаться он права не имел. Больно было даже подумать, что огромная подготовительная работа пошла прахом из-за бессмысленного преступления уголовников. Голиков оседлал коня и отправился во вторую роту. Комиссар не позволил ему ехать одному. И послал для охраны, кроме ординарца, еще одного бойца. Верный дядька остался в Воронеже. Он ждал демобилизации. А нового ординарца Голиков долго не хотел брать.

Во второй роте командир полка провел политзанятие, то есть сначала сделал доклад о международном положении и обстановке в Тамбовской губернии, отметив, что мятеж идет на убыль, что Антонов пользуется все меньшей поддержкой крестьян. А затем рассказал о продналоге.

— До сих пор, как вы знаете, — говорил Голиков, — существовала продовольственная разверстка. Если крестьянская семья собирала 50, 100 или 200 мешков зерна, то ей оставляли 20 или 30 (в зависимости от числа едоков). Остальное полагалось сдавать государству. Но даже если крестьянин полностью расплатился с государством, он не имел права вынести на рынок излишки, так как частная торговля хлебом была запрещена. Кулаки, имевшие огромные запасы хлеба, прятали их. Республике стало не хватать хлеба. Особенно тяжелое положение сейчас складывается в Поволжье: там засуха, сгорели все посевы. Вот почему товарищ Ленин предложил отменить продовольственную разверстку и ввести продовольственный налог. Что это значит? По новому закону крестьянин обязан сегодня уплатить в виде налога лишь малую, строго подсчитанную часть своего урожая. Примерно два-три мешка из десяти. Остальным он волен распорядиться, как найдет нужным: может продать на рынке, обменять на корову или мануфактуру. Теперь каждая крестьянская семья заинтересована в том, чтобы произвести как можно больше продуктов. На Тамбовщине продналог вводится раньше, чем в других губерниях...

Неожиданно к Голикову подошел дежурный по роте.

— Товарищ командир полка, вас просят срочно к телефону.

Звонил комиссар полка. Голиков даже не узнал его голоса.

— Аркадий Петрович! — В трубке слышалось взволнованное, сбивающееся дыхание. — К штабу движется банда... вижу человек двадцать... Нет, больше... с винтовками... есть пулемет. А у меня только пятеро бойцов.

— Продержитесь минут десять!.. Я выезжаю к вам! — ответил Голиков и повернулся к командиру роты. — На штаб полка движется банда. Запрягать тачанки некогда. Ручные пулеметы, людей верхом — и за мной!

Через четверть часа во главе дюжины кавалеристов, вооруженных пулеметами, Голиков прискакал к штабу. Он увидел такую картину: у входа, прямо на земле, сидело человек двадцать пять, бородатых, с давно не стриженными волосами, в пиджаках, шинелях, пальто, один был даже в полушубке. В сторонке, под окнами, были свалены в кучу винтовки, обрезы, револьверы, патронташи. А вокруг странного сборища стояли пятеро красноармейцев с винтовками и комиссар с наганом в руке.

Последнее время Голиков был настолько подавлен, что не ожидал перемен к лучшему. И после того как ему позвонил комиссар, он мчался сюда, готовясь к бою и думая о том, что бой этот начнется в центре города, кругом дома, а пуля — она ведь дура. И, увидев возле штаба странную картину, он понял только то, что боя нет и, похоже, не будет, но обрадоваться этому не успел. Люди, которые сидели на земле, вскочили. Конвоиры встревожились. Голикову передалась их всполошенность. И он, пряча свою растерянность, сердито спросил: