Эдвард Резерфорд - Русское

– Как это работает? – допытывался он. – Как?

Воевода явно был смущен.

– Я как-то не подумал спросить, – был ответ.

Никто и не подозревал, что к тому времени астролябией пользовались уже около двух тысяч лет.

Но больше всего Прокопия поразило то, что юный царь не только разыскал голландца, который смог все объяснить ему, но просиживал за учебником день за днем, неделю за неделей, пока постепенно не овладел незнакомой наукой.

– Говорю вам, батюшка, – объяснял он отцу, – я восхищаюсь им как царем, ибо за его нынешней дикостью скрывается нечто куда более серьезное. И я люблю его как человека. И не только за любознательность, хоть я и не встречал другого такого. Но он бьется за то, что ему нужно! Я видел, как он осваивал математику. Она не давалась ему, но и он не сдавался. Потому он мне и мил. Он может ошибаться, но он не сдастся.

Прокопий близко познакомился с Немецкой слободой; и хотя у него не было той страсти к наукам, которой обладал Петр, он все же начал понимать, какое богатство представляют знания. На самом деле он даже стал думать о себе как о вполне просвещенном человеке, опережающем свое время.

Пока с Великим посольством он не побывал за границей.

Великое посольство царя Петра в Европу настолько обросло легендами, сделавшись частью мирового исторического фольклора, что истинные цели этого предприятия часто забываются.

Согласно этим легендам, Петр, жаждущий благ европейской науки и культуры, отправляется в Европу, а затем возвращается домой, чтобы цивилизовывать собственную страну на западный манер, насколько это в его силах.

Все было не так.

Во-первых, цель поездки Петра не оставляет ни малейших сомнений. Это подготовка к войне – для начала с Турцией. Дипломатической миссией посольства было убедить западные страны примкнуть к союзу против Турции. Практическая же задача состояла в изучении кораблестроения – для того, чтобы Россия обзавелась пригодным для мореходства флотом.

Уже в 1696 году, вскоре после своего победоносного Азовского похода, Петр послал в Западную Европу для изучения навигации и кораблестроения пятьдесят перепуганных подданных, оторвав их от семей. Как ни странно, среди них оказался и пятидесятидвухлетний Толстой, которому каким-то образом удалось войти в доверие к Петру, несмотря на тесную связь с Милославскими, врагами молодого царя.

Вскоре после этого последовало и собственное посольство Петра.

Зачем ему понадобилось ехать самому? И почему он отправился инкогнито – официально в самом младшем чине среди посланников?

Наверняка мы этого не знаем. Но вероятно, чтобы иметь возможность свободно бродить по западным верфям. Ведь он провел многие месяцы, работая корабельным плотником и досконально изучая все тонкости ремесла.

А может, дало себя знать его пристрастие к дурачествам Всешутейного собора и веселой компании. Ни он, ни его друзья не оставили своих потех. В Лондоне они расположились в доме выдающегося мемуариста Джона Ивлина и так основательно разгромили дом и сад, что сэр Кристофер Рэн, который впоследствии пришел с проверкой, оценил ущерб в неслыханную сумму: триста пятьдесят фунтов. Среди прочего необходимо было перестилать полы, заменять изразцы на голландских печах и сломанные медные дверные замки; пуховые перины были пропороты, все газоны и живая изгородь в четыреста футов в длину и девять футов в высоту – одна из жемчужин садового искусства Лондона – безнадежно испорчены.

Таким вот манером в 1697–1698 годах царь Петр приезжал знакомиться с европейской цивилизацией.

Балтика, порт Рига, немецкие города Бранденбург и Ганновер, Голландия, Англия, Вена Габсбургов, Польша.

Он словно побывал не в других странах, говорил в последующие годы Прокопий. Он очутился в другом веке.

На самом деле он так и не понял никогда, насколько велика была разница, и вовсе не глупость была тому виной. Громадное двухтысячелетнее философское наследие, от Сократа до Декарта, блеск Ренессанса, основы современной науки, потрясающая культура, сложное и гибкое западное общество с его древними институтами, вероисповеданиями, юридическими законами и моральными установлениями – все это, кроме разве что редких привозных книг и предметов мебели в царских покоях, было неведомо большинству русских людей, за исключением горстки избранных. Никто из приближенных Петра попросту не воспринял того, что видел. Разумеется, как и сам Петр.

Но если Прокопий до конца и не понял того, что открылось его взору, все же это произвело на него колоссальное впечатление, и он чутьем постигал то, чего не мог полностью осмыслить.

И его, и Петра поразило зрелище кораблей, огромных портов и мощных бортовых орудий. И Прокопий, и Петр ликовали, обнаружив, что на западе есть превосходный черный порох.

Но когда по возвращении отец стал расспрашивать его и поинтересовался, какая страна понравилась ему больше всего, он ответил:

– Думаю, Голландия.

– Почему? – спросил Никита. – Из-за кораблей или торговли?

Прокопий покачал головой:

– Нет. Из-за… – он подыскивал слово, – из-за порядка. – И, заметив недоумение отца, продолжил: – Они укротили море. Я видел громадные стены – не такие, как наши крепости в степи, сдерживающие татар, но гигантские каменные стены, чтобы сдерживать само море. Они называют их дамбами. Они отняли у моря землю и вспахали поля, тысячи таких участков, аккуратно расчерченных квадратов и прямоугольников за этими дамбами. Трудно поверить, что люди могут быть на такое способны. Есть у них и каналы, прямые словно стрела, тянущиеся до самого горизонта.

На Никиту рассказ сына впечатления не произвел.

– Нам это все ни к чему. Земли у нас хватает.

– Знаю. Но вы поймите, батюшка, – взволнованно продолжал Прокопий, – что дело не в этом. – С тех пор как он впервые увидел эти чудеса, они беспрестанно занимали его мысли. – Дело в том, батюшка, что они покорили природу. Они обустроили землю и даже совладали с морем. – Он умолк и внезапно его озарило. – Как если бы они совладали с собой, привели в согласие ум и сердце.

Никита рассмеялся:

– Не представляю, чтобы русские с собой сладили. А ты?

Прокопий согласился:

– И я. Но мы можем заимствовать западный уклад. Это единственный выход, сам царь много раз повторял мне это.

Никита вздохнул.

– Что ж, стало быть, вы с царем вернулись, дабы накинуть узду на весь божий свет? – спросил он с кривой усмешкой. – Бедный мой Прокопий, есть в России сила сильнее любого царя. Не тебе найти на нее управу. Земля наша, – внушал он сыну, – без конца и края.

Но на этот раз настал черед Прокопия улыбаться.

– Посмотрим, как будет, когда Петр возьмется за дело, – только и ответил он.