Эдвард Резерфорд - Русское

Было уже далеко за полночь, когда трактирщик, кое-как убрав остатки пиршества, постлал ему на одной из скамей и Илья наконец лег спать.

– Дело в том, дорогой мой Суворин, – пробормотал он, – что я, кажется, изрядно пьян.

– Да, барин.

Крепостной потихоньку устроился на другой скамье и закрыл глаза.

Пять минут спустя Илью, все еще лежавшего с открытыми глазами, поразила внезапная мысль. Саквояж, который стоял на полу рядом с ним, не закрывался на замок. Это была его вина: он сам засунул куда-то ключик, пока они «проводили смотр» имения в Рязани, да так и не сумел отыскать. Но и в том не было бы ничего страшного, если бы не одно обстоятельство: в саквояже лежали все их деньги.

А теперь сквозь алкогольный туман эта мысль постепенно обретала все более и более отчетливые очертания. Он понял, что должен срочно исправить упущение. Смутное осознание того, что он, быть может, свалял дурака, пригласив цыган, превратилось в ясное представление о том, что это его, Илью, собираются одурачить. Одна из этих чертовок, возможно та самая девица, тайно прокрадется в трактир и ограбит их – и уж конечно, с помощью трактирщика. Он рывком сел на скамье.

– Суворин, проснись, – прошипел он. Старик заворочался. – Поди сюда и открой саквояж. – (Суворин подошел к нему.) – Вынь деньги, и кошель, и сверток. Вот так.

В кошеле лежали серебряные рубли; в свертке хранились банкноты, бывшие в ходу со времен Екатерины и называемые в России ассигнациями.

– Спрячь их у себя, Суворин. Они никогда не осмелятся тебя ограбить, я уверен.

Старик пожал плечами, но повиновался. Они снова улеглись.

– Ты молодец, – объявил Илья и заснул.

Через час его что-то разбудило. Может быть, какой-то звук или лунный свет, струящийся от окна? Не вполне проснувшись, он смутно помнил, что не сделал чего-то важного. И что же это, черт побери? Ах да, он же не спрятал деньги. Каким-то образом, в укромных закоулках его сна, зародилась мысль: а что, если цыгане незаметно подкрадутся к старику Суворину и вытащат у него деньги? Тогда они оставят их без гроша. Но он перехитрит их.

Медленно, с трудом он поднялся, пошатываясь, добрел до лавки, на которой спал Суворин, и растолкал его:

– Отдай. Отдай мне… сверток отдай.

Крепостной послушно пошарил у себя за пазухой и протянул барину сверток с ассигнациями. Тут Илья отшатнулся и тяжело плюхнулся на лавку. А где же спрятать эти деньги? Он открыл саквояж и заглянул внутрь, туда, где в беспорядке были свалены его личные вещи. Голова у него бессильно упала на грудь. Боже мой, как хочется спать! Ах да, вот как надобно поступить.

На дне саквояжа лежал томик стихов Державина. К сожалению, корешок книги переломился, и Илья перевязал томик шнурком. Борясь со сном, Илья развязал шнурок, просунул в книгу сверток и снова перевязал шнурком. «Вряд ли хоть одна цыганка додумается заглянуть в книгу», – подумал он, закрывая саквояж. Суворин храпел. «Я должен караулить», – пробормотал он и тотчас же заснул беспробудным сном, а когда проснулся, солнце уже высоко стояло на небе.

Едва ли не первое, что сделал Илья по возвращении домой, – поставил томик Державина обратно на полку. Он решительно не помнил, как просыпался ночью и засунул в том Державина сверток с ассигнациями, и потому даже не заглянул в книгу.

Поэтому он был совершенно ошарашен, когда, после того как они с Сувориным показали отцу счета, выяснилось, что половина денег исчезла.

– Но они же были у тебя, Суворин, – жалобно произнес он, глядя на старого крепостного.

– Вы же у меня ассигнации взяли, барин, – ответил тот с едва заметным раздражением в голосе.

– Ты готов принести в том клятву? – сурово вопросил Александр Бобров.

– Готов, сударь.

А бедный Илья только и мог, что стоять рядом с изумленным видом.

– Я только что вспомнил, как передал их тебе, – стал уверять он.

Однако только после того, как Татьяна сама обыскала его одежду и саквояж и вернулась, недоуменно качая головой, Александр Бобров принял жестокое решение:

– Суворин, ты украл эти деньги. Завтра я решу, как поступить с тобою.

В каком-то смысле Александр Бобров был рад. Он раскаивался в том, что уступил жене, согласившись за плату отпустить Сувориных на волю, хотя и не хотел нарушать однажды данное слово, а теперь, когда у него появился предлог считать старика Суворина вором, он преисполнился решимости в это поверить.

– Кто-то из них лжет, либо он, либо твой сын, – огрызнулся он, когда Татьяна стала умолять его пощадить старика-крепостного. А когда она напомнила ему, что, по словам Суворина, Илья той ночью напился, Бобров заметил:

– Тем проще тогда было украсть у него деньги. Вот видишь, – добавил он в свое оправдание, – дав такому человеку шанс получить свободу, ты только соблазняешь его украсть деньги, чтобы заплатить тебе же.

Это было какая-то бессмыслица. Татьяна так и сказала ему. Может быть, в глубине души он это знал. Но факты представлялись неопровержимыми, с этим соглашалась даже Татьяна. И приходилось признать, что дело обернулось весьма и весьма выгодно для Бобровых.

Весь следующий день Александр Бобров вершил суд. Это означало, что он приказал привести Суворина и по праву распорядился судьбой крепостного, взяв на себя роль в одном лице обвинителя, судьи и палача. Поскольку он признал Суворина виновным в тяжком преступлении, воровстве крупной суммы денег, приговор он вынес суровый.

– Ссылаю тебя в Сибирь, – объявил он.

Ему даже не было нужды добавлять, что еще включал в себя этот приговор: все имущество Суворина переходило непосредственно в руки барина. Поэтому какие бы деньги старик ни скопил, надеясь выкупиться на свободу, они все равно достанутся Боброву. Сын Суворина, ныне потерявший все средства, теперь останется крепостным. Все это, разумеется, было очень удобно.

– Но ты не можешь так поступить, – возразила Татьяна. – Это противозаконно. – Дело в том, что закон запрещал ссылать в Сибирь крепостных старше сорока пяти лет, а Суворину уже исполнилось сорок восемь.

Но закон не отличался строгостью, когда на своем праве настаивал помещик.

– Я отправлю его к владимирскому генерал-губернатору, – без обиняков заключил Александр, – он мне друг.

И какие бы доводы она ни приводила весь день, на сей раз Татьяна не смогла переубедить мужа.

Александр Бобров втайне торжествовал. Он поступал в рамках закона, в большей или меньшей степени. Он перехитрил этих коварных крепостных и значительно увеличил стоимость своего имения. Судя по некоторым неявным, малозаметным признакам, жить ему оставалось недолго.

Разумеется, по-своему он жалел Суворина, хотя и был исполнен решимости считать его виновным. Но с другой стороны, всякий должен ожидать таких внезапных и необъяснимых ударов судьбы. В конце концов, а был ли он, Бобров, виновен, когда Екатерина бросила его в темницу? Так устроена жизнь в России, и так было всегда.