Эдвард Резерфорд - Русское

Кажется, в конце концов, одолели его Бобровы. Пусть так, он все равно не сдастся – никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах.

По крайней мере, в одном он был совершенно уверен: он никогда больше не вернется в это проклятое Русское.

В тот самый день, когда его отец выслал бедного Суворина из Русского, Алексей Бобров в далекой Новгородской губернии сделал для себя удивительное открытие.

На место назначения он прибыл ясным, ветреным днем, когда в воздухе явственно чувствовалась сырость. Трое молодых офицеров, отряженных вместе с ним, находились в приподнятом расположении духа. «Впрочем, я уверен, что возненавижу все, что бы ни выдумал этот болван», – язвительно заметил один из них. Однако Алексей, пройдя за ворота и зашагав по содержащейся в отменном порядке дороге, ощутил любопытство.

Вышеупомянутым болваном был знаменитый генерал Аракчеев.

Одна из странностей царствования просвещенного и даже склонного к поэтическим размышлениям царя Александра заключалась в том, что своим ближайшим советником он избрал генерала Аракчеева. Возможно, это объяснялось тем, что противоположности сходятся. Генерал был плохо образован, злобен и вспыльчив; черты его лица были грубы; он коротко стригся; ходил вечно сгорбившись, словно под бременем неимоверных, труднейших задач, которые взял на себя. Алексей проникся к нему уважением за то, сколь блестяще тот командовал артиллерией во время военной кампании 1812 года. «Он, может быть, и неотесанный мужлан, – сказал Алексей своим спутникам, – однако верен царю, что-то делает и заставляет работать своих подчиненных». Подобно многим простым, прямым солдатам – а именно так Алексею нравилось о себе думать, – он весьма обрадовался, когда царь назначил Аракчеева своим ближайшим советником.

Именно здесь, в Новгородской губернии, генерал по приказу царя предпринял один из величайших социальных экспериментов в российской истории.

В тот же миг, когда они въехали за ограду гигантского земельного владения, оно показалось Алексею странным. Самый облик крестьян был необычным, дорога – ровная, не разбитая тележными колесами; а придя в саму деревню, Алексей и его спутники ахнули от изумления.

То, что открылось их взорам, нисколько не напоминало русскую деревню. Случайное, беспорядочное скопление крестьянских изб, некогда стоявших тут, снесли до основания, выстроив вместо них длинные ряды аккуратных домиков. Они были совершенно одинаковые, выкрашенные синей краской, с красным крыльцом и белым забором. «Боже мой, – пробормотал Алексей, – как они похожи на армейские бараки!» И тут он заметил детей.

Перед ними предстали маленькие мальчики, некоторые не старше шести лет. Они прошли мимо строем, в ногу, печатая шаг и распевая песню, под командованием сержанта. Все они носили униформу. Тут только Алексей осознал, что показалось ему столь странным с того мгновения, как он сюда приехал: все были одеты совершенно одинаково, а крестьяне сплошь бритые, без бород.

– Да, вы увидите, здесь все содержится в идеальном порядке, – объяснил молодой офицер, которому вменялось в обязанность показывать им деревню. – Детская униформа шьется трех размеров, этого вполне довольно. Униформу они обязаны носить постоянно. Мужики обязаны гладко бриться; так они выглядят опрятнее. И всюду царит железная дисциплина – они даже в поле идут работать по сигналу, под барабанный бой. – Он усмехнулся. – Пожалуй, мы можем даже луг скосить, шагая в ногу!

А спустя несколько минут, когда им показали внутреннее убранство изб, Алексей удивился еще более. Внутри все блестело и сияло.

– Как вы этого добиваетесь? – спросил он.

– Непрерывными инспекциями. Видите? – Молодой человек указал на висящий на стене список. – Это инвентарная перепись всего, что есть в доме. Они обязаны неукоснительно следить за чистотой всей утвари.

– А как вы поддерживаете дисциплину? – спросил один из офицеров.

– Довольно и батогов. Допустят одну оплошность – и их уже бьют. Батоги мы обычно предварительно вымачиваем в рассоле, – добавил он.

Вскоре Алексей заметил еще кое-что. В отличие от обычной деревни, здесь можно было увидеть столько же мужчин разных возрастов, сколько и женщин.

– Всем положено вступать в брак, – пояснил их чичероне и рассмеялся, – не важно, хотят они того или нет. Бабы должны нас за это поблагодарить. Тут вы не найдете ни вдов, ни старых дев – мы всем подыщем мужа.

– Выходит, детей у вас здесь много, – вставил Алексей.

– Несомненно. Если бабы не рожают постоянно, мы налагаем на них штрафы. Империи надобны преданные слуги.

– А они довольны? – осведомился кто-то из сопровождавших Алексея офицеров.

– Конечно. Некоторые старухи плакали, – признал их провожатый. – Но все устроено наилучшим образом, разве вы не видите? Все работают, все повинуются, все окружены заботой.

Разговор этот происходил в военном поселении генерала Аракчеева. Оно занимало огромную площадь в Новгородской губернии, где поселили несколько полков, а местных крестьян насильно переписали в резервистов, превратив в подобие военизированных формирований, состоящих из «казенных людей». Тем временем практику военных поселений продолжали распространять на Украине.

– Не пройдет и трех лет, – объявил их провожатый, – как треть всей русской армии будет размещена в подобных поселениях.

Несомненно, это производило большое впечатление.

Но зачем просвещенному царю Александру понадобилось всячески поощрять своего соратника устраивать эти «колонии», основанные на рабском, беспрекословном подчинении и палочной дисциплине? Только ли для удобства? Нельзя отрицать, что они представляли собой дешевый способ чем-то занимать и кормить постоянную армию в мирное время. Или, как подозревали некоторые, царь создал военные поселения в виде эксперимента, надеясь с их помощью когда-нибудь ослабить власть консервативного дворянства над армией и землей? Или, может быть, царь Александр, подобно своему отцу, обожавший военную муштру и доведенный чуть ли не до отчаяния хаосом и непокорностью земли русской, упорно противившейся любым преобразованиям, решился, как и все предшествующие и последующие реформаторы, насаждать порядок силой, чего бы это ни стоило? Какова бы ни была причина, приходится согласиться с тем, что военные поселения, с их железной дисциплиной, ужасающей монотонностью и скукой всего облика и абсолютной преданностью государству, привели бы в восторг самого Петра Великого, если бы тот дожил до их появления.

Для Алексея Боброва аракчеевская колония стала откровением, недаром он посвятил свою жизнь военной службе. Созданная Аракчеевым колония показалась ему наиболее совершенным творением человеческого разума. Сколь разительно отличалась она от неопрятного, запущенного, выстроенного без всякого плана Русского и тысяч подобных ему имений! Если армия представлялась Алексею раем на земле на фоне неумения жить и неустроенности, что царили в его собственной семье, то аракчеевская колония являла избавление от всего, что так раздражало его в России. Он видел только, что люди здесь были усердны и не голодали, видел то, что хотел видеть, ведь подобно тому, как одного прельщает власть, другого влечет порядок. Алексей был совершенно очарован.