Эдвард Резерфорд - Русское

Однажды в воскресенье, возвращаясь от обедни, когда Ольга и Алексей шли по рыночной площади к своей коляске, брат обернулся к ней и заметил:

– Конечно, у Пинегина нет ни гроша, но, если ты хочешь за него выйти, я не буду возражать.

«Выйти за него?» Ольга изумленно воззрилась на брата:

– Что это взбрело тебе в голову?

– Ты, кажется, проводишь много времени в его обществе. Уверен, он думает, что ты им увлечена.

– Он сам это тебе сказал?

– Нет, но я уверен.

Неужели она его как-то поощряла? Нет, она так не думала.

– Я об этом и не помышляла, – честно сказала она.

Он кивнул:

– Что ж, ты вдова, и ты богата. Можешь поступать, как тебе вздумается. Но будь осторожна. – А потом добавил, удивив ее еще сильнее: – Впрочем, не играй с Пинегиным. Он человек очень опасный.

Она гадала, что это значит, но Алексей не произнес более ни слова.

Поэтому на следующей неделе она вела себя очень осторожно. Она не пыталась от него отдалиться, чтобы не показаться грубой. Но теперь она несколько раз выходила на прогулку в одиночестве или, если отправлялась побродить по лесам вместе с Пинегиным, брала с собой также мать или Алексея. Все это время она втайне следила за сдержанным, немногословным офицером и пыталась понять, чем же он так опасен.

Как-то вечером, в начале июня, всей семьей сидя за чаем на веранде, они заметили что-то, напоминающее приближение маленького смерча. Смерч этот двигался вдоль дороги, затем исчез за деревьями, а потом вновь вынырнул у ворот небольшого парка. «Боже мой, – воскликнул Илья, – это же тройка!»

Не существовало более благородного средства передвижения. Никто не знал точно, когда именно началась эта мода – по слухам, она пришла из Венгрии, – но если молодой дворянин теперь хотел произвести впечатление, то искал самого ловкого кучера, какого только мог найти, и запрягал тройку.

В центре, между дышлами, под ярко раскрашенной дугой, помещался коренник, который бежал рысью. По обеим сторонам от него запрягались две пристяжные, развернутые от коренника наружу, которые шли галопом, – одна неистово, безудержно, другая игриво, кокетливо. Управление тройкой требовало от кучера немалого умения, тройка не выходила из моды и считалась верхом элегантности. Именно такая аристократическая упряжка сейчас, в облаке пыли, и взлетала вверх по холму им навстречу.

Когда она приблизилась к дому, они различила двоих седоков; однако, как ни странно, удалой кучер, с веселым возгласом спрыгнувший с козел, показался им знакомым; увидев его, Алексей пробормотал:

– Черт побери, это еще что такое?

Это был Сергей. А подойдя ближе и по русскому обычаю троекратно облобызав всех своих близких, он радостно провозгласил:

– Здравствуй, Ольга. Здравствуйте, мама́. Здравствуй, Алексей. Меня отправили в ссылку.

Он был обречен попасть в беду – рано или поздно. А в эти дни, как напомнила Алексею Ольга, достаточно было ничтожного повода, чтобы навлечь на себя гнев властей.

Надобно знать, что одним из первых деяний царя Николая, призванных обеспечить порядок в его империи, стало учреждение нового жандармского управления, так называемого Третьего отделения, главой которого он назначил одного из своих доверенных друзей, грозного графа Александра Бенкендорфа. Задачи перед Бенкендорфом стояли несложные. Царь, радея о благе подданных, в должное время подумает, не провести ли реформы, а пока полагалось ждать столько, сколько он сочтет нужным, и ни в коем случае не допустить еще одного восстания, подобного выступлению декабристов. Бенкендорф серьезно относился к своим обязанностям. Его жандармы, облаченные в голубые мундиры, казалось, уже наводнили всю Россию. А особенно пристально Третье отделение следило за восторженными молодыми дворянами, не испытывающими должного уважения к власти, то есть за людьми вроде Сергея.

На самом деле все началось с Пушкина, героя его детских лет. Пушкин приобретал немалую известность. Несколько его первых блестящих поэм уже были опубликованы. А из-за оды «Вольность» и других крамольных, с точки зрения властей, стихотворений у него уже при Александре начались неприятности с властями – вплоть до ссылки. Николай взял на себя личную цензуру произведений Пушкина. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Сергей, страстно желая обрести известность, подобно своему кумиру, поспешил опубликовать собственное скандальное сочинение.

Свою поэму «Жар-птица» Сергей Бобров напечатал за свой счет, что стало настоящей жертвой для молодого человека с годовым жалованьем в семьсот рублей. Пушкин, которому он немедленно отправил один экземпляр поэмы, послал ему письмо великодушное и благожелательное, и действительно, для первого опыта поэма была куда как недурна. Надо ли говорить, что «Жар-птица», о которой шла речь в поэме, выступала вестницей свободы. Но не успела просохнуть типографская краска, как Бенкендорф велел арестовать весь тираж.

Автор был столь малоизвестен, а Третье отделение действовало так быстро, что спустя еще неделю Сергей не только не прославился, но получил приказ тотчас же вернуться в свое фамильное имение в Русском и оставаться там вплоть до дальнейших распоряжений. Итак, он прибыл в Русское.

– Вот письмо для тебя, Алексей, – продолжал Сергей. – Очень важное, – добавил он, извлекая послание из глубин своего кафтана.

Письмо было от самого Бенкендорфа. Алексей безмолвно его принял.

Поначалу казалось, что все может сложиться хорошо. Кроме своего лакея, Сергей привез приятного молодого человека, малоросса по фамилии Карпенко, с которым познакомился в Петербурге. Ольга надеялась, что присутствие Пинегина и этого Карпенко позволит не допустить ссор между Сергеем и его братом-офицером.

Она заметила, что Алексей изо всех сил пытается быть любезным. Прочитав письмо Бенкендорфа, он несколько смягчился и успокоился.

«Мы полагаем, – писал сановник, – что сей юнец – безобидный проказник; однако ему не помешает остудить горячую голову в сельской глуши. А я знаю, милостивый государь Алексей Александрович, что могу положиться на Вас и что Вы мудро, по-отечески присмотрите за ним».

– Сделаю все, как приказано, – сказал Алексей Ольге.

Но вот с пылкостью и резвостью Сергея поделать он ничего не мог.

Милый Сережа, он потешался надо всем на свете. Никто не мог подолгу сердиться на его добродушную шутливость. Поскольку Бенкендорф, подобно Татьяне, происходил из остзейских дворян, Сергей стал настаивать, что будет представлять матери стихи для цензурного утверждения. Однажды он даже предъявил ей молитву «Отче наш», выписанную на отдельный лист.

– Ведь согласно правилам Третьего отделения, – пояснил он, – большая ее часть подлежит цензурному запрету. – А когда он доказал, что это действительно так, даже Алексей невольно улыбнулся.