Эдвард Резерфорд - Русское

По правде говоря, она никогда не испытывала особого уважения к самому старшему из своих братьев. Она помнила, как пять лет тому назад все надеялись, что, предприняв путешествие по Европе, он поправит здоровье и обретет несвойственную ему прежде энергию и вдохновение. Действительно, побывав во Франции, Германии и Италии, он вернулся похудевшим и даже целеустремленным. Он добился важного поста в Санкт-Петербурге и, казалось, может сделать карьеру. Но потом, прослужив всего год, он разочаровался в избранном поприще: ушел в отставку, уехал из столицы и вернулся в Русское. К чести его, надобно сказать, что он попытался было поучаствовать в делах уездных, но вскоре махнул рукой – настолько его повергли в уныние косность и неизбывный консерватизм провинциальной жизни и грубость и невоспитанность соседей-помещиков. Его охватило некое подобие апатии и душевной летаргии. И вот он опять стал жить с матерью, только и делал, что с утра до вечера читал, и почти никогда не вставал с постели до полудня – то есть вел себя как прежде, когда она была маленькой девочкой.

Но теперь она не узнавала Илью – такого восторга и энтузиазма он преисполнился. Они с Сергеем не прерывали работы часами. Умиротворение сменилось на его лице выражением яростной сосредоточенности, почти одержимости. Он даже стал вперевалочку расхаживать по комнате, возбужденно размахивая руками, а Сергей тем временем записывал под его диктовку. «Он переводит, а я довожу до блеска, – пояснял Сергей. – И знаете, переводит он мастерски», – добавлял он. И Ольга впервые в жизни стала подозревать, какие таланты зарыл в землю бедный Илья.

Представление пьесы началось весело и беззаботно. Долгими теплыми вечерами, когда медленно удлинялись тени, а из палисадника долетал тонкий, слабый аромат сирени, они собирались возле липы перед домом и репетировали свои роли. Для начала они попытались поставить несколько сцен из «Гамлета», причем заглавную роль исполнял Сергей, а Офелию играла Ольга. К ним присоединилась Татьяна, Алексей согласился изображать коварного дядю, Карпенко и Пинегин поделили остальные роли: офицер отличался точностью и сдержанностью исполнения, а малоросс показал всем веселого призрака.

– А я кем буду? – вопрошал маленький Миша.

– Ты будешь медведем! – пообещал ему Сергей. А когда Ольга чуть слышно возразила, что в «Гамлете» нет медведя, он прошептал в ответ:

– Но Миша этого не знает, – и, помолчав, лукаво добавил: – Да и Алексей тоже, если уж мы об этом заговорили.

И Ольга захихикала и долго не могла остановиться.

Второе открытие удивило Ольгу еще сильнее. Оно было связано с Сергеем. Они играли сцену, в которой Гамлет и Офелия беседуют во дворце. Затем, внимательно прослушав и другие сцены, она внезапно осознала нечто важное. Дело в том, что если Шекспира переводил Илья, то перелагал его русскими стихами именно Сергей.

И это выходило у него великолепно, столь чудесно, столь проникновенно, что у нее просто не находилось слов. Кроме того, она заметила, как меняется голос Сергея, когда он читает стихи, делаясь мягким и звучным.

Она помнила шаловливого мальчика, друга своего детства; она знала повесу и волокиту, который умел ее рассмешить. Но вот перед нею внезапно явился другой Сергей, таившийся под маской поверхностного сердцееда и кутилы, и оказалось, что ему свойственны поэтичность и глубина натуры. К своему собственному удивлению, она была тронута и, преисполнившись к нему прежде неведомого уважения, произнесла: «Сережа, тебе надобно писать. У тебя истинный талант».

Все портил Алексей.

В том не было его вины. Играл он, хотя и холодно, излишне церемонно и чопорно, но сносно; беда заключалась в его манере говорить. Ведь если Илья и Сергей, будучи хорошо образованными людьми, говорили и по-французски, и по-русски с изяществом и благородной простотой, то бедный Алексей, который никогда не блистал в науках и вступил в полк едва ли не отроком, научился французскому у третьеразрядных преподавателей, а русскому – у домашних крепостных. Результат его усилий довольно недоброжелательно, но точно описал Сергей, резюмировав: «По-французски он говорит как провинциал, а по-русски – как лакей». Столь странная особенность в те годы нередко встречалась среди людей его класса. В обычной беседе она не так уж бросалась в глаза, но сейчас, читая со сцены чудесные стихи Сергея, он часто неловко запинался, и Сергей со смехом волей-неволей поправлял его, чтобы сохранить хотя бы стихотворный размер. «Для простого солдата я говорю недурно», – огрызнулся Алексей, однако Ольга заметила, что он смутился.

Тем не менее они вполне успешно представили «Гамлета» и решили в следующий раз попытать счастья с несколькими сценами из «Ромео и Джульетты». «А там, – лукаво заметил Сергей, – разумеется, есть медведь».

Как раз в тот день, когда Сергей и Илья были заняты переводом, Ольга решила после полудня отправиться с Карпенко и Пинегиным на прогулку, выбрав один из любимых своих маршрутов.

Погода стояла замечательная. Березы поблескивали на солнце, отбрасывая пятнистую тень. Карпенко хотя и глядел на Ольгу с обожанием, был все же слишком застенчив, чтобы много говорить. Как обычно, Пинегин облачился в белый мундир и попыхивал трубкой. Вытерпев две недели бойкой Сережиной болтовни, Ольга поняла, что немногословный собеседник может быть приятен.

Она давно решила, что, если Карпенко и влюблен в нее, он совершенно безобиден. Действительно, он был столь застенчив и робок, что ей нравилось расспрашивать о его семье и родном крае. Например, она узнала, что он родом из Полтавской губернии, располагающейся к юго-востоку от Киева, и происходит из старинной казацкой семьи. «Мои братья – рослые малые, один я такой коротышка», – произнес он извиняющимся тоном. После некоторых уговоров и упрашиваний он признался, что надеется сделать когда-нибудь литературную карьеру.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что, пройдя часть пути, они стали беседовать и поощряемый Ольгой молодой казак заговорил о своей любимой Украине. Видеть его смягчившийся взгляд и слушать голос было истинным наслаждением – так чудесно описывал он беленые домики под соломенными крышами, необозримые пшеничные поля на богатом плодородном черноземе, виноградники и лимонные рощи по берегам Черного моря, огромные арбузы, которые росли в его родной деревне.

– Там, на юге, совсем другой мир, – признавался он. – Жизнь там проще. Что говорить, даже сейчас, если нам нужна земля, мы просто выходим с плугами в пустую, бескрайнюю степь и отрезаем, сколько захотим.

Он так восхитительно изображал свой родной край, что Пинегин задумчиво кивнул и заметил: