Эдвард Резерфорд - Русское

– Все именно так. Я там бывал и видел своими глазами.

Именно это заявление вдруг побудило Ольгу обратиться к молчаливому офицеру и наконец приступить к нему с расспросами.

Как мало пока она о нем знала! Как он жил до встречи с нею? Откуда он был родом? Где служил? Всегда ли он был так одинок, или у него когда-то были близкие – может быть, возлюбленная? А самое главное, чего ждал от жизни, к чему стремился, о чем мечтал этот человек, который, кажется, столь много знал и столь мало говорил?

– Ваша очередь, Федор Петрович, – мягко проговорила она. – Вы сказали, что побывали на юге. Что вы нам поведаете о тамошних краях?

– В Малороссии я побывал проездом, – отвечал он, – а служил еще южнее, на Кавказе. Хотите, чтобы я рассказал вам?

– Разумеется, – улыбнулась она. – Очень хочу.

Он отвечал не сразу, но, когда наконец заговорил, на его худом, с резкими чертами лице появилось задумчивое, мечтательное выражение. Он стал говорить очень тихо, описывая увиденное самыми простыми словами, как подобает военному, но тщательно подбирая их. Ольга слушала как зачарованная, не в силах отвести от него взгляд.

Он рассказал ей об уходящих под небеса вершинах Кавказских гор, которые отныне принадлежали России, и о краях, лежащих за ними, месте обитания диких горцев. Он описал горных козлов, глубокие ущелья, заглянув в которые можно увидеть далеко внизу, на самом дне, маленькие фигурки пастухов с их стадами, поведал о клубящихся туманах, над которыми, насколько хватает глаз, вырисовываются на фоне прозрачного неба розовые и белые горные пики. Он красочно изобразил горцев в ярких бешметах и лохматых бурках: грузин, черкесов и отдаленных потомков сияющих аланов, гордых осетин, внезапно появляющихся словно из-под земли.

– Сегодня они ваши лучшие друзья, а завтра так и норовят всадить в вас пулю.

Она словно видела этот загадочный мир его глазами, хотя и не бывала там ни разу.

– А однажды мне пришлось заехать еще южнее, в восточную степь, – продолжал он. – Я оказался на краю пустыни. Вот это поистине странное место!

И он рассказал ей о маленьких крепостях, разбросанных между Черным и Каспийским морями, о татарах, сеющих страх в приграничных землях. И перед внутренним взором Ольги предстало что-то огромное, жестокое и непознаваемое в своей безжалостной ясности.

Внимая его рассказам, она не могла отделаться от странного ощущения: в нем была какая-то холодность, отстраненность, скрытность. Может быть, он в чем-то уподобился тем жестоким, диким краям, в которых провел немало времени? Был ли он и вправду, как утверждал Алексей, человеком опасным? Даже если и так, она не могла отказать ему в какой-то странной привлекательности.

Как раз когда она размышляла об этом, решив поподробнее выспросить Пинегина о его прошлой жизни, на тропинке перед ними откуда ни возьмись появился Сергей.

– Готово! – воскликнул он. – Я – Ромео, а ты – Джульетта. – А потом, шепотом, который, как она надеялась, не расслышал Пинегин, добавил: – Он очень тебе наскучил?

Но если Пинегин и расслышал слова Сергея, то не подал виду. Все вчетвером они вернулись в имение.

Миша Бобров разглядывал взрослых. Компанию ему составляла Ариша. В этот день стояла невыносимая жара, и все ощущали вялость и апатию, однако репетировали сцену из «Ромео и Джульетты».

Миша наблюдал, как его отец, произнося свою реплику, сделал две ошибки и дяде Сергею пришлось его поправить. Все это, должно быть, были какие-то пустяки, ведь дядя Сергей рассмеялся. А отец заметно покраснел.

– Прекрасные стихи, Сережа, – сказала его тетя Ольга. – Но на сегодня довольно. Я уже падаю с ног.

– Поставь-ка самовар! – велел Сергей Арише. – Мы хотим чаю!

Когда девица ушла в дом, маленький Миша подошел к дяде Сергею. Ему тоже было очень жарко. «Может быть, – подумал он, – если все мы сядем, дядя Сергей расскажет нам какую-нибудь историю».

– Ну что, медвежонок? – спросил его дядя. – Чем нам тебя порадовать?

И Миша не стал возражать, когда Сергей взъерошил ему волосы.

Но в эту минуту к Мише обернулся отец.

Это был ничтожный случай, однако, подобно быстро исчезающей зарнице на горизонте, предвещающей приближение летней грозы, он сулил грозную бурю, и Ольге надо было бы об этом догадаться.

Алексей отрывистым тоном объявил:

– Я иду погулять!

Но никто не поспешил к нему присоединиться. Однако затем он обернулся к своему маленькому сыну, который – так совпало – в этот миг стоял рядом с Сергеем, и спросил:

– Ну, Миша, пойдешь со мной?

Такая малость, просто вздор. Ребенок поднял глаза на Сергея и помедлил. Вот и все. Но этого было довольно. Ольга заметила, как Алексей вздрогнул, но тотчас же совладал с собой.

– Ты предпочитаешь общество дяди Сергея моему, – произнес он тихо, но с горечью.

Мальчик, почувствовав, что совершил неловкость, смутился и покраснел.

– Нет-нет, – самым серьезным тоном заверил он, а потом добавил: – Вы же мой папа́. – И с этими словами подошел к Алексею.

Алексей отвернулся, и оба они зашагали прочь, но Ольга заметила, что он не взял мальчика за руку, и, вспомнив, что вскоре Алексею предстоит идти на войну с турками, пожалела их обоих.

Возможно, и к лучшему, думала Ольга, что на следующий вечер Сергей пригласил из Русского маленький оркестрик – поиграть им на танцах или, как называл их Сергей, «на балу». Ольга надеялась, что это как-то снимет напряжение.

Как же восхитительно все это было! Точно так же, как делала обычно в городе, Ольга высоко заколола свои густые каштановые волосы, облачилась в платье из тонкой кисеи с пышными рукавами, надела изящные бальные туфельки без каблуков, завязав их розовыми лентами; мужчины явились в мундирах и по очереди танцевали с ней и с Татьяной в ярком свете сотни свечей, а слуги и обе Арины глядели на бар, широко улыбаясь.

Однако звездой вечер стал маленький казак Карпенко. Он стал играть печальные, берущие за душу украинские напевы, а музыканты подхватывали и вторили ему. Потом он плясал неистовые, безудержные казацкие танцы, то приседая почти до полу и поочередно выкидывая ноги вперед, то взлетая высоко в воздух под стремительный мотив, наигрываемый музыкантами. Потом, выпрямившись и выгнув спину, а на голову нахлобучив каракулевую папаху, он прошелся перед ними, блестяще сымитировав плавный грузинский танец, словно скользя по полу маленькими шажками, на ходу поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, будто плывя.

– Отменно, – заметил Пинегин. – Я служил на Кавказе, так что могу судить. – Он насмешливо улыбнулся. – Даже как будто сумел прибавить в росте пару аршин.

А несколько минут спустя Ольгу очень позабавило, что казак исчез где-то на веранде вместе с Аришей и довольно долго не появлялся.