Эдвард Резерфорд - Русское

Под «счастьем» подразумевался Григорий.

Но почему именно он? Свое деревенское будущее Наталья видела в довольно мрачных тонах. Романовы и так были бедны, и из-за нового ребеночка она, конечно же, останется без приданого. А поскольку особой красотой она не отличается, то очень повезет, если ей достанется кто-нибудь из видных деревенских женихов. Но как бы то ни было, именно этот тщедушный фабричный паренек, с его острым умом, пленил ее. Было в нем что-то особенное, какая-то внутренняя завораживающая сила. Ничего подобного ни в ком из деревенских парней она не чуяла. Когда Наталья только познакомилась с ним, то начала учить его читать и была поражена, насколько быстро он все схватывает. Казалось, он воспринимает новое не так, как обычные люди: он с жадностью набрасывался на каждый предмет и стремительно поглощал его до полного усвоения. «Да лев же, чисто лев», – удивлялась она. И все же он был уязвим: нуждался в заботе и ласке. Такое сочетание силы и слабости привлекало ее, казалось неотразимым, и к весне она решила: может, он и не ахти какой, но другого такого ей больше не найти.

Ее план был достаточно прост: либо он переедет жить к ней в деревню, и тогда они будут приносить в дом два жалованья, либо, если Романовы его не примут, она уйдет жить к нему в Русское, и ее семья ничего не получит. По крайней мере, это был ее способ отстоять свою независимость.

И весь день, пока Николай и Попов работали с ее отцом, она думала о Григории.

Она была очень удивлена, когда уже под вечер Николай объявил, что он и его друг вернутся на следующее утро.

Николай был доволен. Первый день прошел хорошо. Евгения, похоже, тоже все устраивало.

– Мы добьемся их доверия, – сказал он. – Но помни, – добавил он твердо, – пока мы ничего не должны говорить. Таков наш план.

– Конечно.

План – это было святое.

Как же ему повезло, подумал Николай, что он оказался рядом с Поповым. Правда, иногда Евгений становился абсолютно непроницаемым – чувствовалось, что он о чем-то умалчивает, но уверенность в себе и решительность его никогда не покидали. А теперь они были партнерами в этом очень важном деле. Николаю порой представлялось, что когда-нибудь, в один прекрасный день, их имена наряду с другими могут даже занести в учебники истории.

А пока он с нетерпением ждал этого вечера. Он много раз видел Евгения в дискуссиях и пытался себе представить, как тот будет общаться со старшими Бобровыми.

Ожидая в гостиной, когда молодые люди спустятся к ужину, Михаил Бобров старался скрыть свое волнение.

Он не только жаждал узнать, что они задумали, но и какого-то значимого разговора. Как он сказал своей жене: «Не сомневайся, нам есть что обсудить». Он был уверен, что сумеет подать себя с лучшей стороны. Более того, он полагал, что студенты будут весьма впечатлены.

Гостиная выглядела довольно приятно – французская мебель, синие штофные шторы с нарядными кистями. В конце длинной комнаты – изящный, красного дерева книжный шкаф: застекленные дверцы с накладными декоративными панелями в форме классических лир; на каминной полке – часы в черном мраморном корпусе, представлявшем собой отрешенного вида маленький греческий храм, – сами же они смотрели в комнату своим круглым циферблатом уверенно и не без самодовольства. Один из углов занимал круглый стол, покрытый ярким турецким ковром. И повсюду на стенах висели вразнобой семейные портреты – от больших, написанных маслом, до крошечных камей.

Однако, помимо обычной обстановки, здесь имелось и то, что говорило о Михаиле Боброве как о человеке неординарном, даже в чем-то передовом.

По обе стороны книжного шкафа висели картины – не академические, которые одобрил бы его дед, а яркие и новаторские: на одной был изображен сельский пейзаж на закате, на другой – крестьянское лицо в глубоких морщинах. Эти картины новой школы, известной как «Передвижники», доставляли ему огромное удовольствие. «Это первые по-настоящему русские художники со времен иконописцев, – говорил он. – Эти молодые люди изображают русскую жизнь такой, какая она есть на самом деле».

Действительно, у него в кабинете даже висел исполненный самым лучшим из них, блистательным Ильей Репиным небольшой набросок, на котором был изображен обычный бурлак на Волге, как будто пытающийся освободиться от своей упряжи. И когда юный Николай проявил в школе некоторый талант к рисованию, Михаил убеждал его: «Старайся рисовать, как эти молодые люди, Николай, – так, как ты действительно видишь вещи».

Об интересах и пристрастиях этого землевладельца говорили и толстые периодические издания, лежавшие на круглом столе. Это были так называемые «толстые журналы», ставшие в тот период характерной чертой русской интеллектуальной жизни. В них можно было найти печатавшиеся с продолжением последние произведения великих романистов того времени: Толстого, Достоевского и Тургенева. Но в них также были политические статьи и эссе самого радикального толка, так что присутствие подобных изданий в гостиной было своего рода манифестом умонастроений Михаила Боброва, как бы заявляющего: «Я, знаете ли, держу руку на пульсе всего происходящего».

Именно у этого стола он более чем радушно приветствовал спустившихся к ужину двух молодых людей. Им обоим было ясно, что он не собирается выдавать своих подлинных чувств. Как ни в чем не бывало, он с улыбкой разглагольствовал о столице, о погоде, о том, что его жена скоро тоже спустится. И только через несколько минут с показным равнодушием, отчего Николай чуть не расхохотался, он заметил:

– Надеюсь, вы хорошо провели время сегодня в поле. Но нельзя ли поинтересоваться, что именно вы делали?

На что молодые люди ответили точно так, как и договорились.

Михаилу показалось, что ужин прошел хорошо. Красное вино было превосходным. В теплом свете свечей, под пристальными взглядами своих предков на стенах он сидел во главе стола, счастливый, раскрасневшийся и почти все время говорил. Его жена Анна – высокая и темноволосая, не столько умная, сколько имеющая обо всем твердое мнение – украшала другой конец стола.

Стало быть, молодые люди хотели изучить условия жизни в деревне. Это было что-то новенькое – поработать бок о бок с крестьянами, но Михаилу идея показалась весьма похвальной. А когда молодой Попов добавил к тому же, что собирает народные сказки, Михаил пришел в восторг.

– Я знаю почти все басни Крылова наизусть, – сказал он своему гостю. – Но вам действительно стоит поговорить с моей старой няней Ариной. Она знает сотни сказок.

Михаил Бобров считал, что нашел общий язык со студентами. Для начала он коснулся образования. Весь этот год он был занят уездным земством, стараясь улучшить работу местной школы.