Эдвард Резерфорд - Русское

– Я вижу, вы так же делаете рукой, как ваш папенька, – сказала она однажды Николаю, показав мягкий ласковый жест, характерный для Бобровых. – И Илья Александрович тоже так делал. И ваш прадед, Александр Прокофьевич.

– Неужели? – Николай даже не знал об этой семейной особенности. – А дядя Сережа – у него был такой жест?

Но на это старушка почему-то громко рассмеялась:

– Ну уж нет. Он-то другой был, барин Сергей, он-то другой был! – И она продолжала смеяться еще несколько минут, хотя никто не знал почему.

Однако как-то вечером после одного из таких приятных разговоров, когда Попов вышел, Арина отвела его в сторонку. Она казалась необычайно взволнованной.

– Барин Николай, вы уж на меня, старуху, не серчайте, а только… от этого вашего… подальше бы вам держаться. – Она указала на дверь.

– Ты имеешь в виду Попова? Он отличный товарищ.

Но она отрицательно покачала головой:

– Нет, Николай Михалыч, куды – глаз да глаз за таким нужен.

– И что же он натворил?

– Ничего про то не знаю, что зря врать? Но, барин-голубчик, подальше бы от него. Странный он, порченый… – Она выглядела озадаченной.

– Арина, милая… – рассмеялся Николай и поцеловал ее.

Должно быть, Попов и в самом деле кажется ей странным, подумал он.

Множество мыслей пронеслось в голове Попова, когда он однажды днем шел по тропинке, ведущей через лес к Русскому. Одна из них касалась тайника.

Что ему нужно, подумал он, так это маленькое, но уединенное местечко. Сгодился бы и сарай. Но это место должно быть под замком и недоступно для постороннего люда. Такого в Боброво не было.

То, о чем он думал, было аккуратно разобрано на части и упаковано в запертом ящике, стоявшем в его комнате. «Там только книги», – сказал он хозяину дома. Скоро настанет время применить то, что там внутри.

Ну, несомненно, какой-нибудь подходящий закуток подвернется.

Вообще говоря, он был доволен своими действиями. Хотя он и сомневался в молодом Боброве, но надеялся, что Николай сыграет здесь нужную роль. Кроме того, Попов приглядывался и к другим людям, которые могли бы оказаться полезными. Например, он обратил внимание на молодого Бориса Романова – это бунтарь, подумал он. Попов несколько раз разговаривал с ним о том о сем – разумеется, даже не намекая на суть дела. Следовало быть очень осторожным.

На самом деле, когда он приехал в Русское, его удивило только то, насколько оно зависело от местных фабрик и от владевших ими Сувориных. Ясно, что фабрики играли здесь очень важную роль, – хотелось узнать о них побольше, и поэтому, оставив Николая работать в поле, он миновал монастырь, лесок, пересек по мосту речку и оказался в маленьком оживленном городке.

Какое-то время он бродил по улочкам, разглядывая мрачные кирпичные стены хлопчатобумажной фабрики, склады и угрюмые ряды бараков для рабочих. И когда это порядком ему прискучило, он вдруг заприметил одинокую фигуру, уныло прогуливавшуюся мимо каких-то прилавков на рыночной площади.

Этот человек сразу же привлек внимание Попова, и Евгений направился к нему.

Наталье казалось, что все идет ладно.

Григорий позволил ей поцеловать себя.

Поцелуй не очень-то получился, вышел каким-то не вполне приличным, и она почувствовала, как Григорий напрягся, не зная, что делать со своими губами. Она поняла, что он никогда раньше не целовался. Но как-то надо было начать.

Хотя Наталью еще не отправили на фабрику, она была уверена, что это неизбежно. Борис не передумал, и так как с этим ничего нельзя было поделать, то вся семья помогала ему теперь строить новую избу в дальнем конце деревни. С отселением брата ее собственная судьба казалась уже делом решенным. И хотя Наталья еще ничего не говорила отцу о своем любезном и обо всем, что с ним было связано, она продолжала тайком встречаться с Григорием каждые несколько дней и терпеливо приручать этого дикушу.

Она часто рассказывала ему о жизни в деревне. Она также рассказала ему о двух странных молодых людях – Николае и Попове.

Заинтригованный Григорий не мог понять, зачем работать в поле, если в этом нет нужды, и пытался представить себе их.

И вот однажды в конце дня на рыночной площади Русского Наталья вдруг указала ему куда-то и воскликнула:

– Здрасте-пожалуйста! Да это ж наш рыжий, Попов! Чего это ему тут занадобилось?

Григорий обернулся. Притом с большим любопытством, ибо странный незнакомец был погружен в беседу с молодым Петром Сувориным.

Прошел месяц, земля высохла, весна сменилась летом, и в Боброво все было тихо.

Но отчего так неспокойно было на душе Михаила Боброва?

Из-за Николая. Поначалу он выглядел прекрасно: каждый день возвращался домой с поля раскрасневшийся от работы и умиротворенный; он даже слегка обгорел под весенним солнцем. Хотя Михаила все еще снедало любопытство относительно планов этих двух молодых людей, он оставил их в покое и старательно избегал поводов для дискуссий. Так и текло время – в атмосфере мира и даже приятствия. Но потом что-то пошло не так.

Примерно в конце второй недели в Николае начались перемены. Сперва это была легкая бледность лица, затем он стал выглядеть измученным и озабоченным, и когда отец и сын разговаривали друг с другом, то между ними, казалось, возникал барьер. В прошлом Николай иногда вел себя задиристо, но никогда прежде он не был таким холодным и отстраненным. Как будто он твердо решил стать чужим для своих родителей. В последние дни он был все более раздражительным. Что же такое нашло на него? Может, это было связано с деревней? Михаил спросил Тимофея Романова, не заметил ли тот что-нибудь странное в поведении Николая, но услышал в ответ, что молодой барин работает исправно.

Должно быть, причина в его друге, заключил Михаил. Жаль, что о нем почти ничего не известно. И в самом деле, хотелось хотя бы отчасти знать, о чем думают эти двое молодых людей.

Такой шанс представился ему довольно неожиданно, в воскресенье. Причиной тому была Анна Боброва.

Михаил посещал церковь только по великим праздникам, но жена его ходила туда каждое воскресенье, иногда по два раза; и Николай, когда приезжал сюда, обычно сопровождал ее. Однако весь этот месяц он, к ее огорчению, оставался дома, ссылаясь на свою занятость. Но самое страшное случилось в то утро, когда она спросила:

– Мне опять одной, без тебя идти в Русское?

Николай раздраженно повернулся к ней и в присутствии Попова сказал ей жестким тоном:

– У меня нет времени на тебя с твоим Богом, есть дела и поважнее.

Анна была так потрясена и обижена, что Михаил надел пальто и сам пошел с ней. В тот же день он решил, что надобно объясниться.

День клонился к вечеру, когда Михаил, войдя в гостиную, обнаружил там двух молодых людей. За окнами уже начало смеркаться, и Николай, который рисовал своего друга, как раз закрывал альбом для набросков. Тихо войдя, Михаил зажег лампу на круглом столе, взял журнал и удобно устроился в кресле. Он кивнул Попову, который задумчиво смотрел в сторону парка, а потом сказал Николаю как можно доброжелательней: