Эдвард Резерфорд - Русское

– Теперь школьное образование в Русском получает каждый шестой мальчик и каждая двадцатая девочка, – гордо сообщил он им. – И было бы вдвое больше, если бы Савва Суворин не ставил нам палки в колеса.

Михаил также дал им понять, что ненавидит министра образования. Почему-то царь благоволил этому человеку, некоему графу Дмитрию Толстому – дальнему родственнику великого романиста. Взгляды этого главы министерства были настолько реакционными, что его называли «душителем». А услышав, что Попов учился в медицинском училище, где несколько лет назад была крупная студенческая забастовка, Михаил поспешил заявить:

– При этом проклятом Толстом в министерстве я могу понять любого студента, который хочет бунтовать.

Он без труда говорил и о литературе, и о последних радикальных очерках в журналах, и о политике, в которой даже придерживался весьма необычной для провинциального помещика точки зрения, а именно – что наряду с местными земствами должно быть и Учредительное собрание, свободно избранное народом, дабы оно давало советы царю по внутренним проблемам страны. Короче говоря, продемонстрировав свои явно передовые взгляды, Михаил Бобров был уверен, что, хотя оба молодых человека почти не открывали рта, он произвел на них должное впечатление.

К концу трапезы его ждал сюрприз.

Во время этих разговоров он не без интереса наблюдал за Евгением Поповым. В его время почти все студенты университета были выходцами из дворянского сословия, но с середины века стало появляться новое поколение образованных людей: сыновья священников, мелких чиновников и купцов. Из них-то и был молодой Попов. Все это устраивало Михаила. Врачи, учителя и специалисты сельского хозяйства – агрономы и ветеринары, которых нанимали местные земства, были в основном выходцами из этого сословия. Но Попов, как чувствовал Михаил, был более интеллектуален, чем многие другие. Что же это за человек? И еще, как заметил Михаил, Попов высказывался довольно резко, как бы пренебрегая пустыми любезностями. «Тем лучше, – подумал Михаил. – Он очень прямолинеен». Оставалось самому быть прямым, обращался к Попову, что он и делал.

Но он не мог удержаться от своего первоначального вопроса – из какой семьи этот рыжеволосый студент, и потому, когда они уже допили вторую бутылку вина, он вежливо осведомился:

– Я отметил, милостивый государь, что ваше отчество – Павлович. Вы случайно не сын того Павла Попова, чей отец был когда-то священником в церкви в Русском?

Это был совершенно вежливый вопрос, но Попов, едва оторвавшись от еды и даже не взглянув на Михаила, ответил:

– Да.

Боясь, как бы чем-нибудь не обидеть молодого гостя, Михаил уважительно прибавил, хотя и покривив душой:

– Весьма достойный человек.

– Неужели? Я и не знал, – продолжил, жуя, Попов.

Слегка озадаченный, но все еще полный любопытства и смутного ощущения, что, начав расспросы о семье, было бы невежливо оборвать эту тему, Михаил продолжал:

– Надеюсь, с вашим отцом все в порядке.

Попов даже не потрудился поднять глаза.

– Он умер.

– Мне очень жаль. – Это почти машинально произнесла Анна Боброва. В конце концов, с ее стороны это была обычная вежливость. Но, к ее удивлению, на сей раз Попов поднял голову и невозмутимо посмотрел на нее:

– Нет, это не так.

– Простите?

– Вам совсем не жаль. Как вы можете сожалеть, если даже никогда не встречались с ним?

Анна смутилась, Михаил нахмурился, а Николай весело улыбнулся:

– Евгений ненавидит притворство. Он считает, что нужно говорить только правду.

– Совершенно верно, – сказал Михаил, надеясь сгладить возникшую неловкость. Но, к его удивлению, молодой Попов только обернулся и посмотрел на него с легким презрением:

– Тогда почему вы сказали, что этот старый продажный идиот, мой дед, был достойным человеком?

Это было грубо и дерзко, но, к своему удивлению, Михаил Бобров почувствовал, что виновато краснеет.

– Вы мой гость, – пробормотал он. А потом раздраженно добавил: – Надо же проявлять хоть какое-то уважение к семье.

– Я не понимаю, с какой стати, когда здесь нечего уважать, – последовал ответ.

Возникла неловкая пауза. Затем заговорила Анна. Она не была уверена, что понимает происходящее, но, по крайней мере, одно она знала крепко.

– Семейные чувства – это самая важная вещь на свете, – твердо сказала она.

– Это все ерунда, если чувства неискренни.

Она открыла рот от удивления, но Николай улыбнулся ей, потом отцу и объяснил:

– Попов – самый искренний человек на свете. Он считает, что мы должны избавиться от лжи во всем. Уничтожить ее, что бы за ней ни стояло.

– Вы хотите сказать, – попыталась вникнуть в суть Анна, – что все, даже доброта к другим, хорошие манеры, должно быть уничтожено? А что же тогда останется после этого?

И вот теперь, впервые с тех пор, как приехал, Попов улыбнулся.

– Правда, – просто ответил он.

Михаил Бобров тоже улыбнулся. Наконец-то он понял этого молодого человека.

– Вы из тех, кого называют нигилистами, – сказал он.

Каждый образованный русский хоть что-то да знал об этих радикально настроенных молодых людях после того, как они были описаны в недавнем знаменитом романе Тургенева «Отцы и дети». Они последовали за русским философом Бакуниным, который настаивал на том, что вся ложь общества должна быть искоренена и что это искоренение устаревших идей, каким бы болезненным оно ни было, плодотворно и созидательно.

– Я полностью согласен с вами, милостивый государь, – заявил Михаил. – Я все понимаю.

Он почувствовал, что вполне доволен собой.

– Нет, не понимаете, – Попов спокойно смотрел на него с легким пренебрежением. – Вы просто типичный представитель своего поколения. Вы бесконечно разглагольствуете, проводите какие-то полуреформы, а фактически ничего не делаете. – И он презрительно пожал плечами.

У Михаила Боброва перехватило дыхание. Он сжал кулаки. Какие-то мгновения он молчал, заставив себя очень аккуратно допить остатки вина в бокале. Затем он заметил, что его рука дрожит. Это и в самом деле было возмутительно: такая грубость в его собственном доме! И все же – что самое ужасное – неужели в словах молодого человека была доля правды? Михаилу вдруг представился милый старый дядя Илья, неделями, месяцами, годами сидящий в своем кресле, читающий, говорящий – и ничего не делающий, как и описал Попов. Но вроде бы он сам, Михаил, не был таким, верно?

– Реформы нынешнего царствования были реальными, – сказал он в свое оправдание. – Да ведь мы отменили крепостное право еще до того, как американцы отменили рабство.

– Только на словах, но не на деле.

– Такие вещи требуют времени. – Михаил сделал паузу и со всей серьезностью посмотрел на молодого человека. – Вы действительно считаете, что в России все прогнило?