Эдвард Резерфорд - Русское

Она уже и раньше слышала об этом ужасном обвинении.

«Когда-то очень давно, – рассказывал ей отец, – глупые люди обвиняли евреев в самых странных вещах. Даже говорили, что мы убиваем христианских детей и пьем их кровь. Это постыдная клевета на нас пошла еще со времен Средневековья. Простолюдины действительно думали, что так оно и есть», – вздыхал отец.

Как странно и как страшно было слышать подобное сейчас.

Но затем последовало нечто еще более страшное и непонятное. Из задних рядов толпы пробился вперед маленький старичок, совершенно лысый, с белой бородой, и, указывая на отца Розы, заверещал:

– Ты нас, еврей, не обманешь. Мы знаем, кто ты такой. Ты чужак и предатель – ты царя убивец. Ты же революционер!

На что, к изумлению Розы, последовал одобрительный гул.

И в самом деле, это было странно и страшно. К отцу такое обвинение не могло относиться никоим образом.

Она слышала о евреях среди революционеров. Действительно, не так давно несколько радикально настроенных студентов из еврейских семей присоединились к движению, хорошо известному как «хождение в народ». Сформировавшееся еще в 60-е годы, оно весной 1874-го начало среди крестьян массовую агитацию с призывом к революции. В это движение включились самые радикальные из евреев, решившие ассимилироваться в русской среде. И действительно, по иронии судьбы, многие из них вовсе не из религиозных убеждений, а лишь ради сближения с крестьянами, на которых они хотели повлиять, фактически перешли в православную веру. Именно этих молодых людей отец Розы и большинство консервативных евреев осуждали прежде всего. Вот что происходит с теми, предупреждал отец своих детей, кто порывает со своими корнями и своей религией. Что же касается царя, то ее отец заявлял: «Мы всегда должны поддерживать его и соблюдать закон. На царя все наши надежды».

И действительно, до страшной своей гибели царь-реформатор ослабил некоторые ограничения в отношении евреев в Российской империи. Так что подавляющее большинство евреев в то время было настроено консервативно и за царя.

Но с толпой не поспоришь. Люди, окружившие их, сожгли за неделю до этого несколько еврейских домов в Переяславе и теперь разъезжали по окрестным деревням ради подобной же потехи.

– Пора начинать! – рявкнул кто-то. Послышался смех. Огромный мужик с рыжей бородой, в сопровождении маленького старичка, подошел к отцу Розы. Она в ужасе оглянулась – ей хотелось закричать.

И в этот момент в десяти саженях от них на улицу со стуком выехала ладная повозка, на ней были те же Тарас Карпенко и его сын Иван.

– Слава богу, – услышала Роза шепот матери. – Он может спасти нас.

Внушительного вида казак спокойно и неторопливо подъехал к толпе, и она расступились, пропустив его прямо к семье Розы. Пышные усы, могучая фигура… Тарас производил впечатление властного человека. Спешившись, Тарас остановился перед рыжебородым мужиком и вопросительно посмотрел на него.

– День добрый, – вежливо поздоровался он. – Что тут у вас стряслось?

Мужик посмотрел на казака и пожал плечами:

– Ничего особенного. Просто хотим проучить этого еврея.

Карпенко задумчиво кивнул и спокойно заметил:

– Он хороший человек.

«Слава богу, слава богу, что у нас такой большой и сильный защитник, – с благодарностью подумала Роза, посмотрев на него. – Он скажет этим людям, чтобы они разошлись и занялись своими делами». Она почувствовала такое облегчение, что на какое-то мгновение перестала прислушиваться к разговору.

– Он все-таки еврей, – возразил рыжебородый.

– Это верно. – Могучий казак оглянулся на стоявших вокруг. – Что вы собираетесь делать?

– Поколотить его, а хату сжечь.

Карпенко кивнул и, грустно посмотрев на отца Розы, произнес:

– Боюсь, друже, плохо ваше дело.

О чем он говорит? Ничего не понимая, Роза уставилась на него. Что он имел в виду? Друг ее отца, человек, с детьми которого она играла в казаки-разбойники, – разве он не поможет им? В изумлении она увидела, как он, сев в повозку и натянув поводья, направил свою лошадь на выезд из села.

Казалось, перед ее глазами сгустился туман, ее вдруг затошнило, и перед ней разверзлась огромная холодная пропасть, о существовании которой она и не подозревала, бездонная как океан.

Он был на стороне этих людей.

– Отец! – Это был голос молодого Ивана. Моргнув, Роза сквозь пелену слез посмотрела на него. Юноша был бледен и дрожал – он во весь рост стоял в повозке. Пусть тонкий и хрупкий, он, казалось, излучал какую-то необычайную силу. Он смотрел на своего отца сверху вниз. – Отец! Так нельзя!

И Тарас остановил повозку.

Медленно, неохотно Карпенко повернулся к большому мужику с рыжей бородой.

– Я их с собой забираю, – хрипло сказал он.

– Нас пятьдесят человек, казак, – крикнул старичок. – Ты ничего не можешь сделать.

Но Тарас Карпенко, хотя и оглянулся на толпу, только покачал головой. Затем, снова повернувшись к рыжебородому, он не без смущения сказал:

– У меня перед ним должок есть, – и жестом пригласил Розу и ее родителей забраться в повозку.

– Называешь себя казаком, любитель евреев? Мы и твою хату сожжем! – крикнул старик. Но никто не помешал Абрамовичам сесть в повозку.

– Боюсь, ваш дом сожгут, – как о чем-то неизбежном сказал Карпенко отцу Розы. – Ну хоть вы целы. – Затем он дернул поводья, и повозка медленно покатила по улице.

Когда они выехали из села, Роза оглянулась. Толпа была занята тем, что разбивали окна дома. Старик с зажженным факелом вошел внутрь. «Они сожгут мое пианино, – подумала она, – пианино, на которое отец целый год откладывал деньги». Она посмотрела на отца. Он сидел в повозке и его по-прежнему била дрожь. В его глазах стояли слезы, а ее мать обнимала его. Роза никогда раньше не видела отца плачущим, и в те минуты ей казалось, что невозможно любить сильнее, чем она любила его.

Затем ее мысли вернулись к Ивану Карпенко. Он спас их. Пока она жива, сказала она себе, она этого не забудет.

Но она также не забудет его отца, их друга. Он бы так их и оставил там. И ей вспомнилось, что однажды сказал ей отец: «Учти, Роза, еврей никогда не сможет никому доверять. Во всяком случае, полностью».

Она и это запомнит.

Николай Бобров сказал себе, что слишком волноваться не стоит.

Надо признать, что сообщение от отца, конечно, встревожило его. Он также почувствовал укол вины. «Но когда я туда доберусь, все станет приемлемо», – рассудил он и вздохнул.

Ему предстоял долгий путь. Пока крытые сани везли его по широким улицам Санкт-Петербурга к вокзалу, Николай с удовольствием посматривал вокруг. Он любил этот мощный город. Даже в такой серый день, как этот, от города исходило какое-то сдержанное сияние. И следует отметить, что и сам Николай производил более чем благоприятное впечатление.