Антония Байетт - Дева в саду [litres]

– Беги домой, – проговорил Александр. – Беги, девочка, домой и позови подмогу.

– Не надо помощи. Не надо, – пропел Симмонс.

– Беги, – прошипел Александр.

Фредерика побежала.

Александр присел на корточки у края пруда, на некотором расстоянии от Симмонса, и как зачарованный рассматривал его фаллос: очень крупный и, хоть окровавленный, но прямой и твердый. Симмонс взрезал шестом черную гладь, шлепал по ней и пел сладостным голосом, порой забывая слова и сердито обрывая куплет.

Александр с тревогой подумал: «А что делать, если этот сумасшедший ринется на рельсы или попытается себя кастрировать?» Симмонс медленно поворачивался. Александр решил, что в целом предпочитает вид сзади.

Фредерика ворвалась в разгар большой семейной ссоры, усугубленной присутствием Дэниела и Стефани, решивших, без особой, впрочем, надежды, прийти и лично извиниться за зачатие новой жизни.

– Помогите! Помогите! – завопила она. – Лукас Симмонс совершенно спятил, залез в Уродский прудик, угрожает Александру ножом! Совершенно спятил, я не шучу. Весь украсился цветами, как король Лир или любовник леди Чаттерли. Сделайте что-нибудь! Говорят, там пиявки в пруду. Вода абсолютно черная, он жутко выглядит и все время что-то поет.

– Звони в «скорую», – сказал Дэниел Стефани. – А ты не ори, – обернулся он к Фредерике, но было поздно. На лестнице, бледный и дрожащий, возник Маркус.

Стефани объясняла кому-то по телефону, что нужна «скорая», что ехать в Дальнее поле, на середину регбийной площадки школы Блесфорд-Райд. Нет, не несчастный случай. Наверное, нужна будет полиция – там человек с ножом, нужно его как-то связать.

– Можно бы не так упиваться, – зло сказал Дэниел Фредерике.

– Я не упиваюсь, это мой способ самовыражения, и вообще я пришла за помощью, что тебе еще нужно? – выкрикнула Фредерика, вскинув голову, как Менада, вся пылая от драматизма ситуации и чувства собственной значимости.

– Надо, чтобы ты не орала на весь дом.

Фредерика огляделась, явно не понимая, в чем ее обвиняют. Маркус тем временем тихо сошел по лестнице и потянул Дэниела за рукав:

– Вы сейчас туда пойдете? Можно, я с вами?

Дэниел переключился на новую опасность:

– Тебе не нужно.

– Я знал, что будет что-то ужасное. Я должен пойти, я за него в ответе.

– Раз должен, значит пойдешь. Но если от тебя там станет хуже или просто я так велю, вернешься домой. Понял?

– Он никуда не пойдет, – сказал Билл.

– Это его жизнь, – отвечал Дэниел. – А вы хорошо устроились, вообще в ней не участвовали. Теперь у него друг попал в беду, и, если он хочет помочь, я считаю, это его право.

– Этот Симмонс сумасшедший, – буркнул Билл.

– Может, и я тоже, – сказал Маркус, бледными пальцами тихонько перебирая у Дэниела рукав пиджака. – Может, я смогу его успокоить. Он… Он раньше меня слушал.

– А ты будешь слушать меня, – рявкнул Билл.

– С чего бы? – Дэниела, как он потом признался, так довел Билл, что, может быть, он и не слишком ясно видел ситуацию с Маркусом.

– Я должен туда пойти. Если… Если что-то случится, я на всю жизнь буду виноват.

– Тогда пошли, – сказал Дэниел.

Стефани тоже потянула его за рукав:

– Стоит ли?

– Лучше пусть он сам увидит, чем будет воображать бог весть что. Пошли.

Все они друг за другом прошли по садовой дорожке и вышли в Дальнее поле. Маркус нетвердо шагал между Дэниелом и Стефани, за ними брели Билл и Уинифред. Фредерика, подавленная недавним конфузом, мрачно и решительно шагала последней. Когда они дошли до пруда, Лукас по-прежнему стоял в воде и пел чуть охрипшим голосом. Александр так и охранял его, сидя на корточках, совершенно бесполезный. Дэниел сразу подошел к Лукасу:

– Мы за тобой.

Лукас отвернулся и двинулся по кругу.

– Зачем? – спросил Дэниел.

Ему было бы много легче одному. Поразевавшие рты зрители ему мешали. Он меж тем искренне хотел знать, зачем Лукас забрался в пруд, голый и убранный цветами.

Симмонс стал размахивать ножом. Маркус рванулся к нему:

– Сэр, сэр, не надо так! Надо было мне с вами поехать, я и сам знаю. И вы зря думали: ничего не изменилось, и я во все верю: в фотизм и в травы, сэр. Мы же сами все видели, и доказательства научные есть. Только не нужно так, сэр.

Лукас обернулся к нему, склонил голову, как бык, и гневно уставился на Маркуса. Маркус шагнул вперед и протянул ему руку:

– Пожалуйста, выходите.

Вполне сознательно и прицельно Лукас жидкой черной слизью пруда обрызгал Маркусу чистую рубашку, серые брючки, белое лицо:

– Уходи. Ты злой… А ты нет.

Лукас снова принялся бить по воде. Издалека по буграм пробиралась машина «скорой помощи».

– Кто? – спросил Дэниел.

Фельдшеры и полисмены шли с носилками, смирительной рубашкой, алым пледом. Солнце палило.

– Кто?

Лукас отчаянно оглядел собравшихся: Поттеры, Поттеры, хрупкий Александр, спокойный Дэниел. Лукас вышел из чмокнувшего пруда, подошел к Стефани и спрятал горячую голову у нее на груди. Так и стоял, гротескно горбатый, потому что она была маленькой женщиной, гротескно пестрый: черная грязь, красные ляжки, белый торс, пунцовая шея и пятна цветов. И она, тяжело дыша животом, обняла его и сказала бессмысленно-утешительно: ничего, это ничего.

– Я же говорил тебе, говорил: у меня нет своей жизни. Я никого не трогаю.

– Это ничего.

– Уничтожители идут.

– Нет, нет. Ты просто поедешь с ними и отдохнешь немножко.

– Не верь им. Я там уже был. Никакого там отдыха, никакого покоя. Только белые лампы. Они уничтожают разумное время и пространство. Я с ними не поеду.

Пошатнувшись, он выпрямился и стал размахивать ножом. Полицейские и фельдшеры забежали сзади, повалили его, отобрали нож, запихали в машину «скорой помощи» и закрыли дверцу.

– Куда они его? – спросил Маркус.

– Наверное, в Калверлейскую больницу, – ответил Дэниел, – там есть психиатрическое отделение.

– Там не очень плохо, в этом отделении?

– Нет, бывают места и лучше, и хуже. Ему там будет спокойно.

– Но он не хочет…

Когда вернулись домой, Маркус ужасно хрипел, и Уинифред заставила его снова лечь в постель. Александр стоял рядом с Фредерикой и слушал лекцию Билла о безнравственности отношений с учениками, выходящими за рамки циркуляра. Стефани села и закрыла глаза. Она до сих пор ощущала на руках жар, исходивший от Лукаса. Мокрым ртом он прильнул к ее груди. Она теперь никогда не избавится от этой жалости. Ей хотелось вымыться. Билл объявил, что пойдет к Маркусу, как следует с ним поговорит и выяснит, чем они там занимались. Мальчик должен четко понять, что эта мерзость прекратилась и больше не повторится.

– Через мой труп, – сказала Уинифред. – Ему сейчас нужно побыть одному. Не нужно на него давить, не нужно расспрашивать. Оставьте его в покое.