Вячеслав Крашенинников - Лев Майсура

Столь велико было презрение Мэттьюза к противнику, что вопреки здравому смыслу он пошел на нарушение одного из самых важных условий капитуляции. Никто не дерзнул возразить генералу, а когда офицеры оказались в могучих подвалах беднурской казны, блеск золота ослепил даже самых осторожных.

— Не жадничайте, не жадничайте, джентльмены! — то и дело приговаривал главный казначей. — Всем хватит — и вам и солдатам...

Казначей чувствовал себя отвратительно, его трепала лихорадка, которой англичане нередко страдали в Индии. В свете солнечных лучей, пробивавшихся в помещение, лицо у него было желтое, словно лимон. За его спиной стояли кованые сундуки. Казначей вызывал по списку офицеров, и, по мере того как те брали свои доли, на столе вырастали новые желтые. кучки.

К столу подошел лейтенант Топсфилд. Он с кривой усмешкой поглядел вслед, офицеру, который минуту назад, шумно дыша, сваливал звонкие золотые монеты в кожаную сумку и настороженно оглядывался по сторонам. Грудь лейтенанта была перехвачена широкой повязкой. Какой-то майсурский стрелок не промахнулся.

— Бедняга! Надеется пронести золото под носом у противника, которому он завтра сдаст оружие... — саркастически заметил Топсфилд, кивнув в сторону двери.

— Не рассуждайте, лейтенант! — сморщился главный казначей. — Сколько вам — тысячу, две?

— Дайте сотню. Легче будет с ними расставаться...

Казначею было безразлично. Никогда еще не приходилось ему иметь в своем распоряжении столько денег и выдавать их при таких странных обстоятельствах. Сотню — так сотню, и он велел отсчитать лейтенанту сто золотых пагод.

В узком коридоре перед входом во владения главного казначея дожидались своей очереди офицеры. Майор Вильямс говорил своему соседу капитану Макдональду:

— Какая-то трагикомедия! Мы с вами были свидетелями захвата французского корабля. Найденное на нем золото было, бесспорно, нашим призом, но в данном случае золото нам не принадлежит. Неужели вы думаете, что Типу позволит нашей безоружной армии унести в Бомбей казну Беднура?

— Знать ничего не хочу, — возбужденно отвечал капитан. — Такие деньги! Представляете, что можно сделать с ними в Англии?

— Да, дорогой мой. Но до доброй старой Англии многие тысячи миль морского пути и, что гораздо хуже, несколько сот миль по земле противника, перед которым мы складываем оружие...

— Все равно! Я хочу иметь эти деньги, хочу держать их в руках!

Майор пожал плечами.

— Макдональд! — донеслось из-за двери.

Капитан вскочил со скамьи и шагнул в открывшуюся дверь.

— Сколько вам? — страдальчески морщась, спросил казначей.

— Три тысячи! — неуверенно сказал капитан. И изумился, увидев перед собой на столе горку тяжелого, тускло сверкающего металла...

В полдень 28 апреля 1783 года британский флаг нехотя сполз с высокого шеста над фортом Беднура. Из распахнутых ворот потекла капитулировавшая армия генерала Мэттьюза. Проходя перед рядами майсурцев, бомбейские батальоны складывали оружие и, развернув знамена, направлялись в сторону Хайдаргарха.

Генерал Мэттьюз шел впереди со штабом и старшими офицерами. Он не удостоил даже взглядом Типу, который в окружении многочисленной свиты наблюдал за шествием бомбейцев. На лице генерала застыла брезгливая мина. Можно было подумать, что не Типу, а он был победителем. Однако генерал еле сдерживал бешенство и в душе клялся сторицей отомстить за свое поражение. Опозорив британские знамена бессмысленными жестокостями и расправами над мирным населением Малабара и пленными, Мэттьюз тем не менее не чувствовал себя виноватым...

Типу же смотрел на генерала с неприязнью, сожалея, что враг уходит от заслуженной кары.

— Этого гордеца следовало бы примерно наказать! — вырвалось у него. — В другое время я бы не выпустил живым ни его, ни всех этих грабителей и убийц...

— Да, хазрат! — согласился Мир Садык. — До прихода муссона осталось всего три-четыре недели.

Мир Садык — новый диван Майсура — сидел на коне рядом с Типу, готовый на лету поймать любой его приказ или желание и выполнить их с неукротимой волей и энергией.

Типу еще раз с сожалением посмотрел вслед красному паланкину Мэттьюза, который удалялся на запад под защитой охранной роты. Мимо шли и шли солдаты и сипаи во главе со своими офицерами. Их колонна походила на запачканную в крови гигантскую змею, которая, извиваясь меж каменных глыб и больших деревьев, уползала в свою нору с невырванным жалом.

Ряды майсурских войск колыхались. Седые усачи-ветераны и недавно набранные в армию юнцы с пушком на верхней губе с трудом сдерживали ненависть, которая накопилась за несколько лет войны. Позабыв об инструкциях командиров, они с презрением плевали в сторону англичан, выкрикивали ругательства. Сзади на их строй напирала пестрая толпа беднурцев — изможденные старики, женщины с горящими от гнева глазами, которые потеряли детей и близких в лесах или в городе во время погрома. Они с проклятиями кидали в англичан и сипаев камни, палки, все, что попадалось им под руку, ибо перед ними были те, кто отнял у них все или беспощадно надругался над ними.

Бомбейские сипаи не смели глядеть по сторонам и шли понурив головы.

— Предатели! — кричали им. — Надели красную шкуру!

— Эй, земляки, сколько заработали на нашей крови?

Сипаи чувствовали себя неважно: приняв участие в грабеже Беднура, они теперь не могли оправдаться тем, что в армию ангрезов их загнала безысходная нужда и голодная жизнь в Бомбее. Положив мушкеты, они старались как можно скорее миновать ряды майсурских войск.

Не менее досталось и несчастным кули. Одетые в невероятную рвань, эти бессловесные парии несли на худых плечах паланкины с женами офицеров, сундуки с их добром, походные столы и стулья, кровати и палатки, вели коз и собак, несли в клетках кур. Они больше всех страдали при осаде форта, но даже жалкий их вид не мог смягчить майсурцев.

Вышли из ворот и солдаты лейтенанта Топсфилда. Добрая половина их осталась лежать в братской могиле во дворе форта. Сандерс постарался забиться в самую середину строя, он украдкой поглядывал на белые шеренги майсурских сипаев, на толпы беднурцев.

— Не трясись! — с угрозой сказал ему рыжий солдат с лицом каторжника. Он шел словно на параде — прямой и невозмутимый...

Сандерс нервно комкал край солдатской сумки, где лежали драгоценности и несколько десятков золотых монет.

— Только бы пронесло! — бормотал он. — Ползут, как дохлые!

Вместе с другими солдатами он швырнул свой мушкет на землю и уже отошел от кучи оружия шагов на сто, как вдруг побледнел и съежился еще больше, прячась за спинами: из толпы исхудалая девочка лет восьми указывала на него стоящему рядом рослому наику. Это были Сагуна и его дочь.