Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Что тут началось — глазам не верилось! В Бежице в каменном училище — самой большой в поселке начальной школе с двухсветным актовым залом — открыто разместился революционный штаб. И хотя до этого нагнали в Бежицу казаков и солдат, они получили строжайший приказ не выходить из казарм.

На Брянском заводе возникли советы уполномоченных, без согласия которых не выполнялось ни одно распоряжение администрации. По улицам и на территории завода стали патрулировать вооруженные рабочие дружины.

Революционная Бежица, как самый многочисленный отряд пролетариата в Орловской губернии, теперь задавала тон всему промышленному району. На заводы пришел призыв: 9 января 1906 года, в память о расстрелянных в Кровавое воскресенье рабочих, объявить нерабочим днем. В этот день колоннами выйти на улицы, а во всех церквах отслужить панихиды по убитым год назад питерским рабочим.

Как в ту пору докладывали жандармы своему начальству, над рабочими колоннами в Бежице реяло шестнадцать красных знамен, в Паровозной Радице и в Людинове — по три флага.

В феврале 1906 года министр внутренних дел Дурново телеграфировал орловскому губернатору Балясному: «…прошу вас настоятельно обратить самое тщательное внимание на Брянские заводы, где, несомненно, среди рабочих существуют военные организации. Необходимо принять решительные меры против этих организаций».

Губернатор тут же направил в Бежицу чиновника и вскоре получил от него телеграфический ответ: «…произвести общее разоружение завода и поселка нет физической возможности… Такой обыск весьма рискован, так как рабочие хорошо знакомы с каждым уголком заводского района, могут устроить сотни засад, из которых могут совершенно безнаказанно стрелять и по полиции и по войскам, не знакомым с местностью…»

С Михаилом Ивановым Игнат столкнулся, только вошел в дом социалистических организаций, как звался теперь в Бежице бывший особняк директора завода Буковцева, а в коридоре — он, Иванов.

Стиснул Игната в объятиях, к щеке приложился — знаю, мол, уже наслышан о приезде! — и почти втолкнул в одну из дверей:

— От Ленина наши заводские возвернулись, прямо из Питера. Заходи, послушай, только что начали рассказывать.

В комнате — битком, табачный дым — слоями. И кто где: на стульях, на подоконнике.

Михаил освободил Игнату краешек стула у двери, переспросил, обращаясь к говорившему:

— Ну, а дальше, Жор? Говоришь, приехали в столицу, сошли с поезда…

— Ага, — подхватил рассказчик, — и решили — прямо к Гучкову, к министру. Но перед этим — к Ленину. Посоветоваться. Правильно ли будет большевикам с буржуйским министром говорить, а если можно, то каких установок держаться. Ну, договорились так и с вокзала — во дворец Кшесинской, где наш Центральный Комитет. Товарищ Стасова, секретарь ЦК, спрашивает нас: откуда и по какому поводу? Мы — в двух словах. А в это время в комнату входит сам Ленин, и Стасова ему: «Владимир Ильич, эти молодые товарищи-рабочие приехали из Бежицы, с большого завода». Ленин тут же пожал нам руки и быстро так: «Какие настроения у рабочих? Что думают они о войне? Что делают меньшевики и много ли их? А большевики, их сколько на заводе?» Я ему отвечаю: «Товарищ Ленин, большевиков пока на заводе мало. Еще не все вернулись из ссылки и с фронта, а тех, которые есть, в том числе и нас, меньшевики называют молокососами. Ведь меньшевики у нас почти все бородачи…» Тут, поверите или нет, Ленин залился таким смехом…

Многие находившиеся в комнате — кто сдержанно, кто громко — тоже рассмеялись.

— Вот-вот, как мы сейчас, рассмеялся он, — подхватил другой, сидящий рядом с рассказчиком. — И обращается Владимир Ильич к Стасовой: «Видите, «молокососы»! Наверное, меньшевики и впрямь думают, что только бородачи могут делать революцию». И — к нам: «Ну, а в Питер по какому делу?»

Все внимательно слушали, ожидая продолжения. Нить рассказа опять взял тот, кто начал:

— По какому делу? — переспросил я и подробно сообщил о митингах на нашем заводе. И показал Ленину мандат и наказ рабочих к военному министру Гучкову — требовать возвращения из армии всех тех, кого угнали на фронт за забастовку в девятьсот шестнадцатом году. Ленин тогда и говорит: «Правильно, обязательно идите к этому министру Временного правительства и настойчиво добивайтесь возвращения рабочих-солдат. И хорошо бы с оружием, оно нам очень пригодится».

Раздались возгласы:

— Так и сказал? Выходит, мы — в точку!..

— Ну а министр-то, Гучков? Что он? Добрались вы до него?

— По лестнице аккурат сбегал вниз в своем военном министерстве вместе с адъютантом, к автомобилю спешил, который его дожидался, — произнес первый рассказчик. — Мы — к нему и наказ свой суем. Он адъютанту так через плечо: «Примите петицию». И — нам: «Разберемся. Специалистов по возможности вернем — токарей, слесарей и так далее. Но пройдет время! Так что ждите… А между тем защита отечества на фронте — та же защита революции, граждане рабочие!..» И понес без колес…

Кто-то смачно выругался, заговорили наперебой, не выбирая особо слов.

— Тихо! — вдруг перекрыл гам Иванов. — Ну его к чертовой матери, министра! К делу вернемся. Съездили не зря. Не от Гучкова — от Ленина пользу получили. Учуяли, что он сказал — учиться владеть оружием! Пока винтовки в наших руках, буржуи не посмеют с нами расправиться…

Только теперь разглядели в помещении нового человека, вопросительно обернулись к Иванову.

— Фу ты! — потер он крутой выпуклый лоб и счастливо заулыбался: — Я ж вам представителя нашего большевистского центра не представил…

Игнат чуть смущенно встал, прошел в середину, пожал каждому руку.

Тот, кто начал рассказ о поездке в Питер, назвался Георгием Шохановым, его товарищ — Шмелевым. А когда протянул руку высокому, с сутулинкой, в пенсне, припомнилось:

— Медведев, Александр Николаевич, если не ошибаюсь?

— Он самый…

— Встречались в самом начале четырнадцатого? На расстоянии, знаете, из-за глаз иногда могу ошибиться. Никак подходящие стекла не подберу. Как поставили меня после саратовской тюрьмы на колеса, так с них и не слезаю, — объяснил Игнат.

— А я вас сразу признал, — скуластое лицо Шоханова выглядело располагающе приветливо. — Помню, вы очень круто говорили против меньшевистской газеты «Луч» и горой — за нашу «Правду». Мы после вашего приезда такую агитацию развернули — все заводские партийцы подписались на «Правду»! Ну а теперь какие указания привезли?

Игнат повел плечами, как случается, когда человека застают врасплох, но тут же на губах мелькнула его обычная, казалось бы, непредсказуемая улыбка:

— Указания? Так вы только сейчас, при мне, подробно рассказали, какие советы привезли от Ленина. После этого мне в пору лишь руками развести.