Александр Марков - Атаман Метелка

— Вот и хорошо, Васятка, ты и собран. Сейчас тронемся. Карандаши и бумаги при тебе? — строго спросил Бекетов.

— Куда тронемся-то, Никита Афанасьевич? Я монастырь хотел изобразить.

Никита Афанасьевич оглядел Васятку, который непонимающе хлопал глазами, и стал пояснять:

— Сейчас поедешь в город. На заре прискакал оттуда нарочный и уведомил, что сей день на Лобном месте будет вершиться казнь над теми, кто приобщился к воровской толпе, кто посягал на царство преславной монархии. Я думаю вот что: зарисуй мне эту казнь. Особливо пометь Метелку… Чтоб схож был и чтоб секли его плетьми. Слышал я, самого антихриста Пугача срисовали в клетке. Граф Петр Панин распорядился. Ну, а мы — Метелку… Приедут гости, а я им эту картину — смотрите, вот кто устрашал весь понизовый край…

Чувствуя горячее дыхание Бекетова, ловя его отрывистые слова, Васятка с трудом понимал, что ему предстоит сделать. А поняв, с тоской поглядел на залитую солнцем колокольню, на чистое небо, в котором кружили стаи диких голубей… Ослушаться он не мог.

Из монастырского каретника уже выкатили кареты и дормез. Спешно запрягали лошадей. Бекетов велел Васятке сесть с собой и всю дорогу сидел, сжав трость и опустив голову на серебряную рукоять. Дормез громыхал по деревянному помосту. Внизу извивалась голубой лентой река Кутум. Несмотря на ранний час, по воде уже сновали лодки, бусы, насады. С судов на берег и обратно, будто пуховые подушки, летали из рук в руки многопудовые тугие мешки, громадные серебряные рыбины, связки сыромятных кож, тюки персидского шелка-сырца и всякий иной товар, то ли заготовленный в здешних местах, то ли приплывший снизу и сверху по великому волжскому пути.

С моста съехали быстро, но в тесных улочках посада лошади замедлили бег, а затем осеклись, встали. Впереди было людно, куда-то спешили мужики в грязных армяках, кузнецы и колесники. Въехали в ворота Белого города. Вдоль широких улиц высокие каменные дома, красивые церкви. А вот и кремль — огромный, зубчатый. Его белые стены беспощадно слепили глаза. От тесноты людской в кремлевские широкие ворота проехали с трудом. Налево высилась громада Успенского собора. Нижний этаж его опоясан галереей — гульбищем. По этой галерее можно попасть на Лобное место — круглый каменный бастион с парапетом из каменных балясин. Лобное место было двухэтажным. Имело Судную палату и Судный подвал. Приговоренных к казни сажали обычно в подвал — глухой каменный мешок. На этот раз, ввиду многолюдства, пойманных держали в Пыточной башне кремля.

Через всю кремлевскую площадь, от Пыточной башни до Лобного места, шпалерами стояли солдаты. Лобное место было окружено двойным кольцом пикинеров. На площади кучился городской люд, сбиваясь в плотную подвижную массу. Слышались крики: «Осаживай! Осаживай!..»

Люди вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть пугачевцев, которых поведут на казнь. Иные взобрались на заборы, а то и на крыши домов.

Покинув дормез, Бекетов и Васятка еле протискивались сквозь толпу. Впереди управитель, покрикивая и действуя локтями, расчищал путь.

Не доходя Лобного места, остановились, прижатые к забору подавшейся толпой.

— Обождите здесь! — крикнул Бекетов. — Я скажу офицеру, вишь, опоздали мы малость…

Васятка видел лишь суконные колпаки, шапки, шляпы, треухи…

Раздался говор в первых рядах. Заколыхались штыки конвоя.

— Ишь как их обратали, бедняг, — еле слышно произнес высоченный мужик.

Народ молча следил, как шествовали к роковому месту скованные казаки.

— А атаман молодец, поступь твердая, — привстав на цыпочки, опять шепнул говорливый мужик.

Но Васятка ничего не видел, пока казаков не подвели к лестнице. Он увидел их со спины, когда они стали подниматься к Лобному месту. Впереди шел атаман. Шея его была перехвачена толстым железным кольцом, от которого сзади отходила длинная железная цепь, плотно обвившая все тело и прикрепленная к колоде, которую несли солдаты. На каменной лестнице атаман оступился и присел было, потянув за собой солдат. Но солдаты рывком выпрямились и потащили его наверх. Теперь уже шел совершенно другой человек. Свешивалась через железный обруч голова, надломленное, словно бескостное тело обвисло на натянутых цепях.

— Гляди-ко, — толкнул соседа высокий, — его же из Пыточной ведут, с дыбы, должно, сняли, он изломанный весь. А неприметно было…

Тут, расталкивая толпу, к Васятке приблизились солдаты, за ними спешил Бекетов. Сенатор взял Васятку за руку, солдаты подхватили мольберт, и через несколько минут молодой художник оказался чуть повыше Лобного места, у западных ворот собора. Место казни было видно как на ладони.

— Теперь рисуй, да поспешай… Вон его кладут, — еле переводя дух, проговорил Бекетов и стал вытирать тонким душистым платком капли пота, скользившие по бледному лбу.

Пока Васятка налаживал мольберт, палач установил на Лобном месте «кобылу» — высокую скамью, обитую кожей с ремнями. Послышались редкие, как-то вперебой удары барабана. Удары участились, перешли в четкую дробь. И вдруг дробь оборвалась.

Секунд-майор взошел на эшафот и стал читать приговор:

— «…как уже они, воры, в деяниях своих обличены, казнь свершить по указу 1754 года… Наказание учинить им повсеместно, во всех тех местах, в коих от них разбойничество происходило, бить жестоко кнутом…»

До сознания Васятки доходили лишь обрывки приговора — он никак не мог найти итальянский карандаш и шарил по коробке дрожащей рукой. Наконец вспомнил, что положил его в карман завернутым в бумажку.

А властный голос гремел над площадью:

— «Сие ослушник воли государевой, злодей, бывший в разбойной толпе самозванца Пугачева, атаман Иван Заметайлов, или Метелка — Железный лоб, как принято называть его среди черни…»

Барабаны вновь забили частую дробь. Конвой вскинул ружья на караул. В одну минуту сорвали с Заметайлова рубаху и уложили на «кобылу» вверх обнаженной спиной. Руки и ноги затянули в мочки от сыромятных ремней.

Когда Васятка развернул карандаш и поднял голову, палач засучивал рукава.

Атаман лежал, уткнувшись лицом в скамью. На его спине чернели пятна — следы каленых щипцов.

Васятка неуверенно начал легкими штрихами наносить на бумагу громоздкую скамью, угловатый изгиб крепких плеч, руки, перетянутые ремнями.

В это время палач, взяв кнут в левую руку, высоко поднял его над головой. Потом, зайдя со спины осужденного, остановился, плотно сжав ноги. С нарочитой медлительностью палач стал отводить левую руку назад. Ловко перехватив кнут за спиной правой рукой, взметнул его вверх, устрашая народ. Затем палач отступил шага два назад. Разбежавшись, зычно крикнул: «Держись!»