Александр Марков - Атаман Метелка

— Ко мне! Сюда, братцы! — кричал офицер, размахивая шпагой. Его окружили с десяток мокрых солдат, других течение сносило вниз, и они, махая руками, старались добраться до камышового берега. Многие тонули. Солдаты на косе дали жидкий залп.

Заметайлов, держа в левой руке пистоль, а в правой — саблю, попер на офицера. Вдруг левая рука его онемела, и пистоль выпал. Правой рукой он стал наносить разящие удары. Шпага офицера, будто вязальная спица, мелькнула в воздухе…

И сразу все стихло. Лишь офицер лежал на песке, задрав кверху бритый подбородок.

— Все ли живы? — спросил атаман подбежавшего есаула.

— Кажись, все, пане атаман, только трое наших сильно поранены. Да и у вас с руки руда течет.

— Пустое, — отмахнулся Заметайлов. — Узнай, нет ли в захваченных лодках провианта.

— Немного, а будет. В камышах отсидимся. Батька лысого найдут… И рушниц у нас прибавилось, и пушчонки две гарных досталось.

— Не резон отсиживаться. Будем подниматься вверх.

— Куда же, батько?

— Тронемся к реке Черепахе, где селение Началово.

Ночью пришла гроза. Омытые дождем деревья и травы сверкали всеми оттенками зеленого — от нежно-изумрудного до аспидного. Цветы клумб казались самоцветами в зеленой оправе. Густая тутовая аллея уводила к озеру. Сад Бекетова славился на всю губернию. В конце сада у забора рос терновник. Несмотря на колючки, Васятка любил забираться сюда. Сколько интересного было в этих зарослях!

Недавно он отыскал крохотное гнездышко, удивительно свитое. Снаружи оно казалось длинным мешочком из сухой травы, пуха вербы и ветлы. Внутри оно было выложено перьями и конскими волосами. Мать сказала, что это гнездо садовой пеночки. Птички сильно беспокоились, когда Васятка подходил ближе. В гнезде уже лежало два яичка, не более семени лотоса, слегка розоватые, с темно-красными пятнышками. Потом число их увеличилось. А затем появились птенчики — крохотные, желтоватые, с черными, словно просяные зерна, глазками.

Вначале пеночки очень беспокоились, увидя Васятку, а потом пообвыкли. Подпускали очень близко. Васятка решил зарисовать птиц. Принес альбом и стал быстро делать набросок. Изогнутая, корявая ветвь, гнездышко в развилке сучьев, прилетевшая пеночка с червячком в клюве, большеротые птенцы. Их рисовать было особенно трудно. Они кричали, трепыхались, клевали друг друга… Несколько раз художник стирал изображенное мякишем белого хлеба, вновь принимался за работу. Он был настойчив, упорен.

Рисовать птиц Васятку научил путешественник, натуралист, доктор врачебных наук Самуил Георг Гмелин. Перед отъездом в Персию он больше недели отдыхал в усадьбе сенатора. Он избегал гостей, которые часто поселялись у сенатора, а почти все время проводил в саду, изучая деревья, привезенные сюда из многих стран Востока. Тут росли груши, яблоки, инжир, померанцы, слива, лимоны… Бекетов выписывал из Италии и Венгрии лучших садовников, не жалея денег на расходы. В саду, в специальном вольере на небольшом озерке, содержались различные дикие птицы. Были тут красные утки, серые и белые чапуры, лебеди, колпицы, кулички… Однажды знакомые охотники принесли в огромной клети птицу-бабу. Клеть несли на длинном шесте. Васятка видел и слышал, как Гмелин долго расспрашивал охотников, как ловили эту крупную птицу, не повредили ли ее?

Васятка никогда раньше не видел вблизи эту птицу. Она казалась огромной и необыкновенно красивой. Яркие белые перья с розовым отливом покрывали ее тело, и только на концах крыльев были черно-бурые пятна. Плоский сверху клюв, изукрашенный синими и красными полосами, кончался крючком ярко-оранжевого цвета. От нижней части клюва шел огромный кожистый мешок желто-телесного цвета, в котором птицы-бабы хранят пойманную рыбу. Маленькую головку птицы украшал небольшой хохолок или, вернее, косицы из бледно-розовых перьев.

Все удивлялись величине птицы, говорили, что в ее кожаном кошеле уместится добрый сазан или две пинты воды. Трогали кончик клюва, гладили по спине и шее. Гмелин достал складной аршин и измерил птицу.

Оказалось, что от хвоста и до конца клюва баба имела немного меньше сажени, но большая часть уходила на шею и клюв, длина которого была три четверти.

Подошел сенатор и стал рассказывать Гмелину, как охотится эта птица. Собираются они стаями на мелководье, образуют полукруг и, хлопая крыльями, гонят рыбу к берегу. Наедаются вдоволь да еще в свой клюв-кошель про запас несколько фунтов оставят.

Натуралист тоже не удержался, вспомнил предание, которое слышал от едисанского татарина у озера Горького. Оно гласило, что когда в Мекке строился священный храм, воду приходилось доставлять издалека, а водоносов было мало. Однако аллах не хотел, чтобы это препятствовало работе. Он послал тысячи птиц-баб, которые, наполняя свои горловые мешки водою, приносили ее каменщикам.

На следующий день птице обрезали крылья и поместили в вольер. Вначале она дичилась. От пищи отказывалась. Потом стала брать рыбу, но складывала ее в мешок. Когда он наполнялся, птица отправлялась в какое-нибудь укромное местечко, выбрасывала на землю весь свой запас и тогда уже проглатывала его.

Однажды Васятка встретил Гмелина у вольера. Он сидел на корточках в коротком зеленом камзоле и что-то делал. Мальчик подошел ближе. Натуралист держал в руках альбом и зарисовывал в него птиц. И как у него это ловко получалось! Он подмечал не только точное соотношение частей тела птиц, но и их характерные позы. Вот, вытянув шею, будто к чему-то прислушиваясь, стоит на одной ноге белая чапура, нахохлившись сидит на коряге скопа, грациозно скользит по воде лебедь…

Когда в несколько минут на белом листе появились очертания юркого куличка, Васятка ахнул. Гмелин повернул голову. Увидев мальчика, улыбнулся. Он знал, что Васятка тоже любит художество и изрядно рисует.

— Так можешь? — указывая на лист, спросил Гмелин.

— Нет, сему учиться долго, — смутился Васятка.

— Почему долго? Гляди.

Ученый указал на проплывающую мимо утку. Затем, взяв карандаш, нарисовал на листе яйцо, чуть правее яичко поменьше. Потом неуловимым движением соединил их двумя извилистыми чертами. К малому яичку приделал клюв, к большому — хвост. Несколькими штрихами приладил крыло. И уже ясно стало, что это утка. Отделка потребовала большего времени.

— Сначала определи главное. Не забывай и о норове птицы. У каждой особливое движение, особливая повадка. Летают они тоже по-разному, — пояснил Гмелин.

Три дня натуралист показывал Васятке все тонкости изображения птиц, и это было не напрасно… Теперь Васятка сам цепким взглядом умело размещал на листе целую композицию. Вот хотя бы эту пеночку у гнезда. В мешанине веток и гнездо-то не каждый углядит. Да и птаха мала и проворна. Чтоб ее зарисовать точно, память нужна и пытливость.