Иван Кудинов - Окраина

— Нет, — сказал Ядринцев, глядя на Щукина, — мы давно не встречались.

— Как давно? — спросил Рыкачев.

— Несколько лет.

— Связь поддерживали?

Щукин опять посмотрел умоляюще, и Ядринцев, поколебавшись, ответил:

— Изредка. Письмами.

— Можете вспомнить содержание последнего письма?

— Нет, не помню… — покачал головой Ядринцев и пояснил: — Писал о многом… да и сами письма носили скорее приватный характер. Всякие пустяки.

— Пустяки? — усмехнулся Рыкачев, скулы его покраснели и напряглись. — Ну, я не сказал бы, что письма ваши приватного свойства… Жаль, что вы сами не хотите этого признать.

— Зачем же спрашивать, если вы лучше моего осведомлены о содержании моих писем? — резко сказал Ядринцев, так резко, что Щукин даже вздрогнул, вскинув голову, и еще больше побледнел; потом как-то сник, уставив глаза в пол (то ли уйдя в себя, то ли, наоборот, от себя), и вывести его из этого состояния глубокой прострации, отрешенности, казалось, не было никакой возможности. «Как же так? — с болью и обидой подумал Ядринцев. — Как могло такое случиться? Неужто этот безвольно-растерянный человек, с вялыми руками, опущенными на колени, болезненным страхом в глазах, неужто это и есть тот самый Щукин, который пять лет (всего лишь пять лет) назад, явившись в Томск, такой фурор произвел, такого шуму и грому наделал, заражая энергией и решимостью юных своих друзей, звал к борьбе, пробуждал в них сознание долга перед родиной! Что же с ним сталось?»

Нет, это был не Щукин, а совершенно другой, незнакомый Ядринцеву человек — слабый и неуверенный, душевно надломленный… И подполковник Рыкачев, пользуясь этим, старался выжать из него все, что можно и чего нельзя. Поэтому и допрашивал он Щукина чаще других, и очные ставки устраивал… Жандармский подполковник упорно, со всею изощренностью, на какую был способен, добивался своей цели. Если надо, запугивал, а то вдруг начинал улещивать, не скупясь на посулы, провоцировал, ловил на какой-нибудь мелочи, изобличал и, круто повернув допрос, заставлял больного, измученного Щукина признаваться в том, чего не было. Щукин врал и еще больше запутывался.

— Ну, ну, — подталкивал его Рыкачев, — поясните, а то я вас не понял: не далее, как позавчера, вы утверждали, что воззвание «Патриотам Сибири» принес и передал вам из рук в руки воспитанник Иркутского военного училища Золотин, что произошло это за неделю до пасхи; потом вы говорили, что собственноручно написали воззвание… А сейчас опять вернулись к первой версии. Где же истина? — Этот разговор происходил за несколько минут до очной ставки с Ядринцевым. — Где правда?

Щукин судорожно вздохнул, быстро ответив:

— Поверьте, я ничего не писал. Прежнее свое показание давал я в состоянии крайнего аффекта, бог знает чего наговорил. Никакого воззвания я не писал! Мне его принес накануне пасхи Золотин…

— Вы его читали, воззвание, показывали кому-либо?

— Да… то есть нет. Нет! Никому не показывал.

— Допустим. Но кто же тогда написал? Должны же вы хотя бы предположительно знать. А если знаете и не хотите говорить, то тем только усугубляете и свое, и своих друзей, находящихся под следствием, положение… Для чего?

Щукин зябко повел плечами.

— Ну, Николай Семенович, — как бы подталкивал его Рыкачев, — решайтесь. Это в ваших же интересах. Разве по почерку, по стилю наконец нельзя догадаться, кто мог написать воззвание… Ну? — продолжал он его подталкивать.

Щукин сидел неподвижно, точно окаменев.

— Ну? Николай Семенович…

Щукин опустил голову и тут же поднял, его лихорадило.

— Да, да, — сказал он, — я догадываюсь… Я знаю. Знаю, кто написал.

— Кто же? — Рыкачев, налегая локтями на стол, подался вперед, и на лице его отразилось плохо скрытое нетерпение. — Кто?

— Щапов.

— Щапов?!

— Да, Афанасий Прокофьевич Щапов… бывший профессор Казанского университета.

— Это предположительно или точно? — недоверчиво спросил Рыкачев. За три недели Щукин столько всякого наговорил, что верить ему не было никаких оснований, однако новая версия заинтересовала подполковника и он за нее тотчас ухватился. — Так. Допустим. И вы это можете подтвердить при очной ставке?

— Могу, — поспешно ответил Щукин, думая сейчас только об одном: чтобы поскорее кончились эти бессмысленные, жестокие допросы, от которых он устал, и силы его были на исходе; ни о чем другом он не мог думать.

— Что ж, будем надеяться, что на сей раз ваши показания правдивы?..

Щукин промолчал, сидел подавленный, отрешенно уставившись в пол… В этой позе и застал его Ядринцев. Смотрел на него, удивленно, жалея. «Да встряхнись же ты, подними голову, скажи что-нибудь такое… Ты же вон как умел говорить!» Щукин молчал. Подполковник зорко следил за Ядринцевым; чутье подсказывало ему, что бывший учитель его сына является одним из главных вдохновителей партии сепаратистов… Если не самый главный! Так думал Рыкачев. Но вот всплыло новое имя — Щапов. Что из себя представляет бывший профессор, какую роль он играл в этой истории? «Черт знает что! — недовольно подумал подполковник. — Только начинаешь утверждаться в одной мысли, выстраиваешь факты в одну последовательную и единую цепочку, как вдруг все кувырком! Щапов, Щапов… Профессоров нам еще не хватало».

— Вам имя Щапова о чем-нибудь говорит?

«Ну вот, — обожгло Ядринцева, — и до Щапова добрались… Каким же образом?» А вслух сказал:

— Имя Щапова известно всей России. Кто ж его не знает?

— И вы, безусловно, знаете, что бывший профессор — автор антиправительственного воззвания?

— Нет, я этого не думаю.

— Почему?

— Потому что быть этого не может!..

— Ну, если вы так убежденно отрицаете, — посмеиваясь, вкрадчиво-мягким голосом продолжал Рыкачев, — стало быть, знаете истинного автора? Либо сами являетесь этим автором? — Помолчал выжидательно и добавил: — А вот Николай Семенович только что, перед вашим приходом, сообщил мне весьма важную новость: воззвание «Патриотам Сибири» сочинил Щапов.

Щукин вздрогнул, поднял голову, лицо его совсем стало серым, левая щека подергивалась. На Ядринцева он не решился взглянуть.

— Это ложь, — сказал Ядринцев. — Этого не может быть.

Рыкачев развел руками, глянул на Щукина:

— Николай Семенович, прошу вас, подтвердите.

Щукин глухо выдавил:

— Щапов.

— Ложь! — повторил Ядринцев. — Николай Семенович, как вы можете… Это же заведомая ложь.

— Нет, нет, нет! — выкрикнул Щукин, голос его срывался. — Я не лгу, не лгу… Я готов хоть где подтвердить свои показания. Готов уличить Щапова… сказать ему в глаза. И я прошу, я требую очной ставки. Требую! Слышите?..

Наконец измученного, возбужденного, потерявшего самообладание Щукина увели. И подполковник с минуту посидел молча, налегая локтями на стол, пристально глядя на Ядринцева.