Вольдемар Балязин - Посох пилигрима

Были там и другие животные и птицы, которым я не знаю даже названия. Дивной показалась мне и аравийская птица — Сака, арабы называют ее «водовоз». Она больше журавля, имеет длинную шею и широкий длинный черный клюв, ноги ее велики, похожи на гусиные и тоже черны.

Цвета она, как и журавль, под шеей у нее зоб, вмещающий около кварты воды. Наполнив зоб водой, Сака летит в пустыню и выливает воду в углубление на поверхности какой-либо скалы. Затем затаивается и нападает на птиц, прилетающих напиться. Через аравийскую пустыню, где живут и охотятся эти птицы, неверные ходят ко гробу Магомета.

Особенно же большое скопление народа бывало возле львятника, загороженного густой и высокой железной решеткой.

Ночью мне снились аисты, убивающие змей, и львы, бегающие по улицам Старого Вавилона.

Утром я сел за стол и снова вспомнил поле под Никополем и нас, три сотни оставленных в живых крестоносцев, — мальчишек и юношей, ожидающих решения своей участи.

Я сел к столу, написал: «Глава вторая», и затем аккуратно вывел: «Каким образом турецкий король обходился с пленными».

Я вспомнил, как Баязид уехал с поля побоища, и турки бросились отбирать рабов себе, султану и его приближенным.

Я вздохнул и написал: «Так я достался на долю короля. Считали, что в этот день было убито до десяти тысяч человек. Пленников своих Баязид отправил в Грецию, в главный город Адрианополь, где мы находились пятнадцать дней. Затем повели нас к приморскому городу Галлиполи, где турки переправляются через Великое море. Там мы, числом триста человек, лежали в башне два месяца. Наверху этой башни находился герцог Бургундский с теми, коих он спас от смерти».

Я вспомнил тьму и смрад нашей тюрьмы, стоны раненых, гнилую воду и вонючие куски рыбы, которой нас иногда кормили… Мы мечтали о луче солнца и глотке свежего воздуха, но нас никуда не выпускали. И вдруг однажды, совершенно неожиданно, спешно погнали во двор нашей тюрьмы, а оттуда на берег моря.

Там нас выстроили в один ряд и приказали встать лицом к морю. Вскоре в проливе Дарданелл появился большой военный корабль. На его самой высокой мачте развевался красный флаг с белым крестом посередине. Красные мантии с белым крестом носили госпитальеры — рыцари ордена святого Иоанна, стало быть, и корабль принадлежал им.

Мне показалось, что среди людей, стоящих на носу корабля, я различил рыжеволосого короля Зигмунда и черноголового сутулого рыцаря — великого магистра ордена госпитальеров Филибера де Мальяк.

Увидя корабль, турки закричали что-то насмешливо и задорно. Те из нас, кто немного понимал по-турецки, объяснили, что мимо Галлиполи плывет король Зигмунд, а турки дразнят его и, обзывая трусом, зовут пристать к берегу, чтобы он освободил своих пленных.

Мы видели, как из порта Галлиполи наперерез кораблю вышли две высокие двухпалубные галеры, как по бортам галер встали лучники и пращники, как под веслами гребцов-каторжан закипела вода, но что они могли поделать с пятимачтовым «Когти», у которого против луков были пушки. «Когти» ушел из виду, пальнув для острастки всего один раз…

И я вспомнил дальнейшее. Вспомнил, как из Галлиполи меня и многих моих товарищей затем перегнали в Бурсу — главный город Баязида, как служил я здесь скороходом и чуть ли не шесть лет рядом с другими моими сверстниками бегал впереди процессий, окружавших выезды султана. В этом качестве полу-гончей, полу-человека я принимал участие и во всех его походах…

А было их семь, и я прошел с султаном и его военачальниками всю страну, ему принадлежавшую и расположенную между Дунаем и морем. А кроме того побывал и в других странах, но об этом расскажу в свое время в подходящем для того месте.

Город Бурса, или Брусса, очень велик. Мне говорили, что в нем двести тысяч домов. Есть в нем и восемь госпиталей, где без различия принимают убогих, будь то христиане, язычники или евреи. К Бруссе относится триста замков и город Эфес с гробницей Иоанна Богослова. Эфес лежит в плодородной долине Айдин, которую туземцы называют «Хагиос».

Затем я посетил плодородную страну Магнезию, которая у турок называется Манисса и лежит на реке Герме у горы Синил и город Дегнисли в области Сарухан, где плоды с деревьев собираются два раза в год. Есть еще город Кютайя, лежащий на высокой горе, в плодородной области Керминои. Я также был в Севастии, бывшей столице королевства, и в городе Самсун, который лежит на Черном море в плодородной стране Джаник. Все эти города, в коих я был, принадлежат Турции.

Затем есть страна Синоп, где сеют только просо и из него пекут хлеб.

На Черном море лежит также королевство Трапезунт, страна закрытая и изобилующая виноградом, недалеко от города Керасун, который турки называют Гересун. Именно там я и услышал историю о волшебном замке, охраняемом ястребом, но, как известно, не смог посетить замок, хотя и хотел этого.

После того, как мы возвратились в Керасун, мне довелось побывать и во многих других городах и странах».

Писалось хорошо.

Третью главу я назвал: «Каким образом Баязид завоевал целый край».

«В третий день, после того, как турецкий король велел умертвить воинов и нас отправил в сказанный город пленными, сам он выступил в поход в Венгрию и переправился через реку Саву при городе, именуемом Митровиц, или же Митрош, и овладел целым краем. Затем он перешел в герцогскую область Петтау и вывел оттуда шестнадцать тысяч человек с женами, детьми и со всем их имуществом, овладев городом того же имени и предав его пламени. Людей же он отчасти взял с собою, отчасти оставил в Греции, а по возвращении своем из-за Савы, приказал, чтобы нас перевели из Галлиполи — за море, в его столицу Бруссу, где мы оставались до его прибытия.

По приезде своем он взял герцога Бургундского и тех, которых он оставил, и поместил их в одном доме возле собственного своего дворца.

Одного из этих господ, венгерца по имени Годой, он послал в подарок египетскому королю-султану вместе с шестьюдесятью мальчиками.

В их числе должен был находиться и я, но из опасения, чтобы я в пути не помер из-за трех ран, полученных мною в битве под Никополем, меня оставили при короле.

Последний также послал пленных в подарок королям Вавилонскому и Персидскому, равно как и в Белую Татарию, в Великую Армению и в другие страны.

Меня же тогда определили ко двору турецкого короля и я должен был бегать перед ним в его походах вместе с другими, по их обычаю. В эти шесть лет я дослужился до того, что в самом конце мне позволили ездить верхом в свите короля.

Все, что турецкий король совершил за эти годы, излагается здесь подробно».

Я вспомнил свой новый — теперь уже второй поход — не крестоносцем, правда, а рабом язычников. И подумал, что с той поры, как я оказался в Бруссе, а случилось это меньше чем через полгода после моего пленения, я тридцать лет только и делал, что служил и воевал. Служил одним мусульманам и воевал против других мусульман. Всякий раз радуясь, что не обнажаю меча против моих единоверцев.